Перси Шелли - Аластор, или дух одиночества

И сквозь полупрозрачную преграду
Волос глаза поэта тускло-блеклый
Свой свет узрели в темной глубине
Воды; так человеческое сердце
Сквозь тьму могилы видит сон: свое
Лукавое подобье. Слышал он,
Как листья движутся, и как трава
Трепещет перед ним, и как ручей
Журчит, в тенистых водах возникая
Из родников, и виделся ему
Дух рядом с ним, одет не светотенью
Лучистою, не мантией сиянья,
Дарованного таинствами зренья,
Виденьем или прелестью приметной,
Но трепет листьев и молчанье вод,
Прыжки ручья и сумеречный вечер
Ему причастны были, словно нет
Иного… но… когда вознесся взгляд,
Задумчивостью движимый… два глаза,
Вернее, две звезды во мраке мыслей
Улыбкою лазурною светились,
Маня его.
И задушевный свет
Его повел извилистой лощиной,
Где своевольная дикарка-речка
Стремглав от одного к другому логу
Зеленому текла под сенью леса,
Срываясь иногда, скрываясь в пышных
Мхах, где напев ее неуловимый
Глубок и темен, а среди камней,
Обтесанных теченьем непрерывным,
Она плясала и, смеясь по-детски,
Равнинами струилась безмятежно
И каждую склонившуюся к ней
Травинку отражала. "О речушка!
В таинственных глубинах твой исток,
А где твое загадочное устье?
Ты, жизнь моя в причудливом теченье?
Твой тихий сумрак, блеск твоей струи,
Твои глубины, твой непостижимый
Путь — все меня являет мне; и небо,
И море мрачное скорее скажут,
В каком летучем облаке, в какой
Пещере воды бывшие твои,
Чем скажет мне вселенная, где мысли
Останутся мои, когда в цветах
Безжизненный распад меня постигнет".
Шел берегом он, запечатлевая
Озноб и жар трепещущей стопою
Во мхах, как тот, кто счастлив и в болезни,
Позволившей встать на ноги, он шел,
Однако помнил, что идет в могилу,
Где угасает пыл. Шел быстрым шагом
В тени дерев поэт вниз по теченью
Речушки говорливой, полог леса,
Величественно царственный, сменился
Над головой однообразно светлым
Безоблачным вечерним небосводом.
Поток бежал и клокотал, вскипая
В камнях седых; высокая осока
Склон каменистый тенью щекотала;
Лишь ветром искалеченные сосны
Вцепились в неподатливую почву
Корнями здесь. Все делалось вокруг
Ужаснее, и, как чело с годами
Морщинится и волосы ветшают,
А вместо ясных влажных глаз шары
Мерцают, цепенея, так исчезли
Цветы и упоительная тень
Зеленых рощ с благоуханьем тонким
И с музыкой; он шел невозмутимо
Вниз по теченью. Речка в лабиринте
Расширилась, теченье убыстряя
В извилинах, и в ледяном напоре
Вода срывалась вниз. На берегах
Обоих высились теперь утесы,
В своих невероятных очертаньях
Являя башни черные в неверном
Вечернем освещенье, затемняя
Равнину, обнаруживая в кручах
Расселины, оскал пещер, готовых
Бесчисленными языками вторить
Гремучему потоку. Разжимались
Там каменные челюсти, чьи зубы
Вот-вот сомкнутся снова, сокрушая
Весь мир, а под ущербною луною
И звездами озера, острова
И горы облачатся в свинцовый
Вечерний сумрак, а закатный пламень
Холмов и тени сумерек смешались
На горизонте. Ближняя окрестность
В суровой безыскусной наготе
Опровергала прелести вселенной;
Сосна, которая пустила корни
В скале, раскинула косые ветви,
На каждый возглас ветра отвечая,
На каждое мгновение затишья
И сочетая с воем бесприютных
Потоков песнь свою, пока река
В своем шероховатом и широком,
Но жестком русле рушится, бушуя
И пенясь, в бездну, рассыпаясь градом
Летучим на блуждающем ветру.

Но там, где был поток и где сосна
Над пропастью седою, был еще
Уступ укромный. Примостясь над кручей,
Поддержанный камнями и корнями,
Он позволял и небо созерцать
Со звездами, и темноту земную;
И в лоне страха тихо улыбался
Уступ. Оплел объятьями своими
Растрескавшиеся каменья плющ,
Даруя щедро свой вечнозеленый
Кров с ягодами сумрачными полу,
Не ведающему ничьей стопы;
И там же веселились дети вихря
Осеннего, разбрасывая листья,
Чье золото, чья бледность, чей румянец
Затмили гордость лета. Там гостил
Легчайший ветер, чтобы приучить
К покою глушь; однажды, лишь однажды
Шаг человеческий встревожил там
Безмолвное уединенье. Голос
Единственный там вызвал эхо; голос,
Раздавшийся средь веяний воздушных
Однажды, чтобы облик человека
Прекраснейший пустыню превратил
В сокровищницу, чтобы обаянье
И красота подвижная внушили
Там вихрю косному свои созвучья,
Величие природе завещав,
А листья и пестунья пестрых радуг,
Пещера, перенять могли бы краски
Ланит, очей и белоснежной груди.