Сергей Гилёв - Чужие письма

– Маркуша, сходи-ка в библиотеку, принеси Бабушке какую-нибудь книжечку, – говорила бабушка своим тонким голосом, с нежностью смотря на внука поверх оправы очков.

Бабушку Марк Вайнберг очень любил. Сильнее других. Освобождённая советскими войсками из концентрационного лагеря Биркенау, бабушка по-человечески была добра к самой жизни. Так её научила пустота лагерных стен. Так казалось Марку Вайнбергу. Пережив смерть, убежав от неё, бабушка явила собой оплот человека, перенёсшего катарсис личностного перерождения. Для бабушки жизнь была чем-то большим. Воздух был больше, чем воздух, а трава больше, чем трава. Виной тому дуло пулемёта. Поэтому Марк Вайнберг часто приносил бабушке свежие синие цветы. Этот цвет очень нравился бабушке. Бабушка часто закрывала глаза и томными зимними вечерами рассказывала Марку Вайнбергу, каково это было, быть там. Под пятой вечного голода и стужи. Это языческое, мерзейшее преступление, где в кострах сгорали соотечественники Марка Вайнберга. В нём росла любовь и гордость. Это объединение со своим народом Марк Вайнберг чувствовал очень остро. Он впитывал книги по истории еврейского народа, он стремился породниться с евреями духом. Миром. Положением вещей. Ведь нельзя же просто так взять и уничтожить целый большой народ. Юношеский максимализм Марка Вайнберга после тридцати лет иссяк, книги остались на полках, но пламя свечи, которое Марк Вайнберг припалил в детстве, навсегда осталось с ним, как и любовь к бабушке, привязанность, перешедшая в истерику на бабушкиных похоронах.

Вагон качнуло, вместе с тем приводя в сознание Марка Вайнберга. Слюна сонным ручейком скатилась на отворот плаща. Кислый запах ударил в нос. Марк Вайнберг протер ладонями лицо, прочистил кадык покашливанием и достал носовой платок. Высмаркиваясь, он оглядел вагон. В дальнем конце спал пьяный мужчина в шапке-петушке, а ровно посередине ехала пенсионерка, она туманным взглядом уставилась в ночное стекло вагона, да так и смотрела, не мигая, в пустоту, а может, в отражение своих рук. Марк Вайнберг проверил корзинку, он проворным движением пальца надавил на вылезшую головку лисички. Она скрылась под грязной тряпочкой.

В дальнем конце вагона раздалась возня. Двери с шумом открылись. Вагон стал заполняться подростками.

– Ох, Господи, – прошептал Марк Вайнберг. – Только этого ещё не хватало.

В пространстве вагона резко запахло перегаром. Подростки громко матерились, пили пиво и шутили. Они размахивали руками, наперебой рассказывая друг другу что-то страстное, трясли флагом, бурный поток слов едко взвился под крышей вагона. Марк Вайнберг посмотрел на них с долей едкого отвращения. В нём начинала саднить ненависть.

– Нигде покоя нет. Что ж это такое-то? – кряхтел Марк Вайнберг. Он смотрел на цветные шарфы, подразделявшие подростков на групповую принадлежность. К чему, Марк Вайнберг не знал. Он не любил спорт. Только фигурное катание.

– Племя, – сокрушённо качая головой, произнёс Марк Вайнберг.

Возня подростков надоела Марку Вайнбергу. Он терпеть не мог, когда его покой нарушали подобным образом. Слишком часто в этом мире и обществе чувство твоей личной свободы нарушали просто так. Марк Вайнберг раздражался всё больше. В его нервах появилась нить, доселе неведомая. Что-то красной ртутью набросилось на мышцы Марка Вайнберга. Он глядел на подростков взглядом безумца. В его крови вскипел норадреналин.

– Что же это такое-то, а?! – вопросительно бурчал Марк Вайнберг, распаляясь. – Как же так можно, а? – в голове билась птица сердца. Бух-бух! – молотило оно в виски.

Подростки бросали под лавку пустую тару. Кто-то запустил плевком в стену. Дрожащий ливень юношеских голосов лился в пространство.

– Прекратите этот балаган! – вдруг закричал Марк Вайнберг, поднимаясь на ноги. – Покоя от вас нет, сволочи малолетние! – Марк Вайнберг переходил в неистовство. Его жилы горели огнём, а в веках зашевелились вены. – Что же это происходит-то, а? Ну каковы негодяи! Что же вы так орёте?

В центре вагона встрепенулась женщина. Она, открыла глаза и воскликнула:

– Вот-вот! Совести у вас нет, ай-я-яй. Взрослые ребята, родителей так же не уважаете поди, поди в доме своём тоже гадите? Да что с них взять-то, олухи и есть? – это протяжное «Взя-а-а-ать» стало последней каплей для Марка Вайнберга.

Подростки примолкли. Они потупили пьяные взоры, а кто-то даже произнёс:

– Извините.

Кажется, конфликт был улажен, в вагоне стало тише, но Марка Вайнберга почему-то досадно подмывало сказать что-нибудь ещё. Его руки тряслись, костяшки пальцев посинели. Корзинка от нечаянного движения ступнёй завалилась на бок, а из неё на пол вывалились кабачки и странная банка, закрытая белой крышкой. У Марка Вайнберга внутри образовался пустой, горький покой, голова просто воспринимала информацию. Нагнувшись и ухватив банку пятернёй, Марк Вайнберг встал и двинулся на подростков.