Грим - Котельная номер семь [СИ]

«И страуса, и совы, и чайки, и ястреба…»

— Ну хорошо, — сказала девица, — не хотите секса — не надо. Давайте просто с вами поразговариваем. Меня Зина зовут, а вас?

Стоны участились, словно интимный процесс на коротком дыхании подходил к концу.

— Кто это стонет так? — не удержался от вопроса Павел.

— Ангелина Андреевна. А рычу я. Может быть, с ней хотите поговорить?

«И филина, и ибиса, и лебедя, и пеликана…»

— А кто там у вас бубнит?

— Пока никто. Но если хотите, я вам бубнить буду.

Очевидно, бормотание происходило из другого источника и накладывалось контрабандно на платный звонок в результате какой-то непонятной интерференции.

— Реагирует, Зин?

«И сипа, и рыболова…»

— Да хрен его знает. По телефону не видно, что у него на роже написано.

«И цапли, и зуя, и нетопыря…»

Стона столь страстного, в котором и удовлетворение, и горечь разочарования, и обещанье отмщения вместе слились, Павел за всю свою жизнь не слышал.

— Нетопыря… — по-русски повторил Павел и тихо повесил трубку.

Странно, но бормотание не прекращалось. И даже стало гораздо явственней.

«Не ешьте никакой мертвечины; иноземцу, который случится в жилищах твоих, отдай ее, он пусть ее ест, или продай ему…»

Он вспомнил про проглоченный язык, и сразу понял, кто, а вернее что, и не где-нибудь, а внутри его бубнит и бормочет. И едва успел выбежать из бытовки, как его вырвало. Язык долго не показывался и даже издевательски хохотал, и прошло немало минут, прежде чем удалось стравить его на кучу угля.

Павел, брезгливо воротя нос, взял его на лопату и закинул в топку. Бормотание прекратилось.

Теперь слышно было, как разыгрывалась поземка, бросая в дверь что-то сыпучее. Как работали насосы да погромыхивала турбинка вентилятора за двустворчатой дощатой дверью. Но кроме этих звуков, воспринимаемых как привычный фон, доносились и другие. То словно кто-то вздохнет глубоко-глубоко. То хихикнет за левым плечом. То стоны Ангелины Андреевны раздадутся за первым котлом. Эхо билось о стены. Шорохи, шелестенья, шепоты. Но снаружи было относительно тихо.

Тут он опять вспомнил про щель, что существует под дверью. Он взял со стола ремень, рассмотрел. Пряжка была размером и весом с армейскую, залитую свинцом. Только вместо звездочки была какая-то харя с открытым хайлом. Он намотал ремень на руку и, вооруженный, пошел проверить дверь. И своевременно: под нее что-то просунулось. Остаток пламени, бесформенный, бледный, подталкиваемый поземкой, увлекаемый сквозняком, пытался протиснуться в помещение. В тамбуре было сумрачно, и пока Павел приглядывался, это блеклое существо успело значительно преуспеть в своих пиратских попытках, и даже обрело очертания человеческого туловища, и теперь, сопя, протискивало поясницу и зад.

Испуганный, он хлестнул по этому плоскому существу пряжкой — безо всякого, однако, вреда для него, потом еще и еще, потом сорвал висевший у самого входа огнетушитель, пустил струю. Огонь — если это еще можно было назвать огнем — съёжился, и шипя, выскользнул прочь.

И тут за дверью все взвыло. Ветер взвился, налетел. Павел забросал щель углем и опять влез по лестнице. Выглянул.

Ветер нарастал крещендо, куражился и куролесил, и вместе с этим потусторонним ветром множились чудища, сбивались в полчище, словно их вихрем со всего света сметало сюда. Слетались ведьмы на праздник полуночи, вздымали, вздували, вздевали воздух — демоны-вурдалаки-дракулы, худые духи да жертвы мокрух.

Шныряли вокруг котельной, словно обделенные приглашеньем, не включенные в список званых гостей, или хуже того — из списка оного за мерзостный вид исключенные.

Может быть, и сам сатана сотоварищи с ними шнырял — видно было не очень отчетливо сквозь метельную муть. Селенитов вот только средь этого разнобесья не было. Что-то запаздывала сия сволота.

Некоторые имели человеческие образы и даже вполне узнаваемые: Юрка был, Елизаров, давешний мент. А может у них и эта особа с собой? Но нет, как Павел ни вглядывался, той женщины, красивой весьма, что являлась ему накануне, не было. Зато рэппер и его арматурщики резвились вовсю. Павел удивился: неужто уже мертвы? Рэпперы держались отдельно и с рэйперами не смешивались.

Ополчились покойники, ополканились. Некоторые явились в мундирах, а иные в гробах.

Небо было непроницаемо черно, скрывая мирные миры и галактики, и казалось, что эта демоносфера — все, что осталось от мироздания.

Глаза слезились, сущности множились, словно дым, а не ветер ел глаза, а чад порождал исчадья — все эти ужасы, от греческих до готических, от готических до тех, с которыми еще недавно пил.