Грим - Котельная номер семь [СИ]

— Ты там чо… б…дь… нас расхолаживать… уснул б…дь… — Голос был сиплый, часто срывался, переходил в невнятный неразборчивый хрип. Но кое-что разобрать было возможно. Отчетливо проступала враждебность.

— Да! Да! Это котельная! — обрадовано закричал Павел. — Кто? Я? Полностью с вами согласен! Сейчас поддадим!

— Ну, ты давай… — сказал жилец более миролюбиво. Очевидно, подобной реакции со стороны кочегара он не ожидал и несколько растерялся. Готовность Павла исправить положение, вместо того, чтоб послать, ошеломила его. — Ну… А то сам понимаешь… Бить тебя придем… Соберемся все недовольные…

— Приходите, конечно, — сказал Павел, радуясь живому общению. Перспектива избиения от себе подобных его даже устраивала. — А насчет температуры не беспокойтесь. Сейчас нагнетем.

За спиной возникло сопенье. То же, что в трубке, и даже с потрескиваниями. Он развернулся всем телом — нет опять никого. Раздался стук — и опять за спиной. Оглянулся — бутылка упала. Наверно стол покачнул. Он не дал ей скатиться на пол, боясь, что разбившись, она что-нибудь подожжет, в бутылках еще оставалось по несколько капель. Он снял со стола обе и сунул под лавку.

За всей этой мистической суетой и сумятицей он совершенно забыл об ужине. Впрочем, его арматурщики съели. Он к нему даже притронуться не успел. Но голод давал себя знать. Верно, все калории вышли с холодным потом. Извиваясь и приплясывая от нетерпения, что отдаленно напоминало танец голодного живота, он придвинул к себе банку с консервированными языками, чертыхнувшись на очередной телефонный звонок.

Одной рукой он взял трубку, а другой почти механически вынул из банки язык, сунул в рот. Язык оказался скользкий и едва ль не живой. Ибо сам проскользнул ему в горло и далее — в пищевод. Не пришлось даже глотать его внутрь себя.

Занятый этими ощущениями, он не сразу сообразил, что ругань в его адрес у левого уха принадлежит мастеру.

— Да-да, — сказал Павел.

— Согласен значит? — смягчился мастер. — Ну вот. А то жалуются на тебя. Температура, то, сё. А у некоторых дураков — дети. Холодно им ползать по полу.

— Детям спать уж пора, — сказал Павел.

— Пора, — согласился мастер. — Но некоторые еще ползают. И мне спать не дают. Ты там часом не пьян? Ну-ка дыхни.

— Что, в трубку?

— А куда же еще?

— Ну…

— А ты дыхни…

Павел дыхнул. Мастер на том конце провода замер, словно принюхивался. В трубке уже не поскрипывало, но посторонние звуки присутствовали, словно работала восточная радиостанция. Дикторша лепетала что-то неведомое на незнакомом неземном языке, не по-нашему, по-кассиопейски, или на наречии мумми-троллей, быть может. Речь ее напоминала повизгиванье. Бренчала струна.

— Ты вот что. Сходи сними показания. И доложи. Я подожду, — велел мастер.

Температура была несколько ниже заявленной, давление же было в норме. Самописец продолжал пописывать, извилистое слово, что вышло из-под его пера, теперь напоминало «ханум».

— Добавь градусов, — распорядился мастер, когда Павел вернулся и доложил. — А очки те же держи. И не дай бог, опять меня тревожить начнут жильцы. Будь здоров.

— Яволь.

И только повесив трубку, Павел сообразил, что забыл пожаловаться на напарника. Который так и не объявился, кинув его на волю непонятных существ. Доложить же о существах он побоялся. Вышел к котлам.

Звуки снаружи стихли. Ни треска пламени, ни возгласов поджигателей. Прежде чем приступать к поднятию температуры, Павел подтянул к окну лестницу, стоявшую в дальнем углу и изредка используемую для ревизии и ремонта котлов. Выглянул — и едва с лестницы не упал: в непосредственной близи от него, на высоте окна, то есть метрах в трех над землей, завис параллельно земле, распластав руки, покойник. В том, что это покойник, хоть и хорошо сохранившийся — сомнений не было. Взгляд его был застывший, остановившийся, и на Борисова мертвяк почти не глядел. Только когда его колебало потоком воздуха, взор его равнодушно скользил по амбразуре. Уж это не тот ли участковый — милицейская форма намекала на это — о смерти которого от первых морозов Данилов упоминал? Которому перед смертью тоже баба явилась во всей своей наготе?

Экс-участковый заколыхался и попытался подгрести к амбразуре. Однако слабый, но встречный поток воздуха помешал ему это осуществить.

— Именем закона… отопри… — сипло и прерывисто прорычал труп.

— Это не твой участок, — возразил Павел, до белых ногтей вцепившийся в лестницу. — И здесь работает не закон, а понятия.