Дана Посадская: Двойник

Прошли годы — или века? Неизменный снег, только снег и ночью, и днём — то гранитно-твердый, то жёлтый, слезливый, рыхлый; то белый, как саван, то омерзительно грязный. Усталая, рано увядшая женщина отрывалась от безначальных и бесконечных домашних дел лишь для того, чтобы взглянуть на мгновенье в окно — туда. Туда, где тяжёлое низкое небо нависало над морем. Море… Холодное море, покрытое шкурой мохнатого снега, насколько хватает слезящегося взгляда. Но там, за снегом, за невидимым в седом тумане горизонтом было… был…

Прядь непокорных волос падала на покрасневшие от напряжения глаза; она вздыхала, проводила рукой по лицу и отворачивалась от окна.

Затем был мальчик — тонкий и хрупкий, с пушистыми длинными ресницами и запястьями тонкими, словно травинки. Он мыл полы в прибрежном трактире. Его мечтой — единственной, безумной, сумасбродной, — было оказаться на корабле. Чтобы его тщедушное тело подхватила ладонь океана. Чтобы океан… Он не знал. Он ничего не понимал; и только где-то внутри всё было солоно и горячо, всё горело и кровоточило от ожидания.

И вот, наконец…

Родилась она. Странное создание. Не безумная, нет. Блаженная — ровно настолько, чтобы отдаться всецело наваждению. Наваждению, которое тянулось века, истомив и развеяв душу. Только море, только вода и море. Её тело знало воду лучше, чем землю. Тёплые волны, ледяные течения, обвивающие ноги … Солёные волосы, солёные ресницы, солёные твёрдые губы. Дикое, неприметное существо, никому не нужное. Но и ей никто не был нужен — кроме…

Она дождалась. Когда это, наконец, произошло, когда он встретил её на берегу, она не удивилась. Возможно, она не поняла. Не поняла ничего, кроме одного: её существование обрело, наконец, тот скрытый смысл, который веками нёс, поддерживал её, как ветер несёт опавшие листья.

Любила ли она? Нет. Наверное, нет. Для них обоих это не было любовью. Она никогда не смогла бы понять его чувств, пронесённых через череду времён, через все её воплощения. А для него было ничтожным и жалким то малое, то слишком человеческое, что могла ему дать она. И всё же они были вместе, — и это время было взаимной мучительной пыткой. Они ощущали (она смутно, как в полусне, он — ослепительно ясно), что нужны друг другу, что быть вместе для них так же естественно, как дождю проливаться на землю. И, в то же время, что они далеки друг от друга, как никогда, что им не коснуться друг друга, не посмотреть, не услышать…

Когда он ушёл, она не тосковала. Но тот самый обретённый смысл исчез, растаял, оставив лишь пустоту. И пустота стала пожирать её жизнь, как саранча. И когда жизни не осталось вовсе, она пошла к воде. Но не к той, не к морской воде. Море её обмануло, вложило ей сердце — и отняло вновь. Она не могла ему больше верить. Она пошла к мёртвой, стоячей воде пруда. И без страха, без колебаний шагнула в неё — легко, без раздумий, словно на землю с крыльца. И гнилая тленная вода так же равнодушно приняла её тело. Она опускалась всё ниже и ниже, теряя последние обрывки своего человеческого образа. Когда она достигла дна, мир исчез.

И в запредельном нездешнем мире она возродилась вновь. Иная. Разорвавшая запутанную цепь перерождений. Вдохнувшая испепеляющий дух небытия. Стряхнувшая смерть и земную жизнь вместе с илом, налипшим к ногам. Мёртвая, но неумершая.

Вивиана.

Ведьма. Стебель, полный отравленного сока магической силы.

Иная, иная. Преображённая. С холодным взглядом серых безжалостных глаз. С необузданной гривой солёных волос. Иная, обновлённая. Она забыла всё.

Но его она помнила.

Всё это он прочитал в её взгляде, пока они просто стояли друг против друга. Молча. Слова не имели смысла — так же, как раньше. Тогда всех слов было слишком мало. Теперь слишком много. Достаточно было просто смотреть.

Перед Белиндой раскинулась гладь океана. Неподвижная и равнодушная. Другой мир и другие законы. Что океану до Белинды и до берега?

Но Белинда ощущала каждым нервом: в океане что-то происходит. И не просто происходит. Вершится. (Звучит выспренне, но точно). Две сущности стали одной, две силы столкнулись, как тучи в небе, породив ослепительно синюю молнию.

Суетливый шорох. Она оглянулась.

Вот и они. Дядюшка Магус. Тётушка Лавиния. Ульрика. Конечно, как же без Ульрики. Какие серьёзные, с трагическими лицами, в парадных одеяниях. Торжественные. И немного нелепые. Нелепые?

Как странно. Да что с ней? Разве не этого она ждала, разве не это ей было нужно? Она не могла до них достучаться, призвать их на помощь. И вот они здесь. Сила Рода. Почему же она не рада? Почему у неё ощущение, что они ей только помешают?