Мария Барышева - Последнее предложение

«Ах ты, падла!» — зло сказал про себя Роман. В его сознание ворвался голос кассирши, и он сообразил, что она его о чем-то спросила — и уже не один раз.

— Что?

— Карточка есть у вас?

— Нет, — он протянул ей деньги и снова взглянул на соседнюю кассу, но Нечаева там уже не было. Роман сложил покупки в пакет, еще раз оглядел зал и вышел из магазина. Кассирша удивленно смотрела ему вслед.

Медленно спустившись по ступенькам, Роман сунул в рот сигарету и зло оглянулся на стеклянные двери. Случайность? Местожительствующий поблизости Нечаев вышедши за кефирчиком и хлебушком, а тут — ба-а! — такая неожиданная встреча? Что-то не верится. Но отслеживать его передвижения — тоже, знаете ли, чересчур. Может, Нечаев действует по собственной инициативе — фильмов насмотрелся или еще чего? Тогда почему так грубо? Затравить решил? Роману вспомнился шведский детектив, в котором один полицейский, мастер по слежке, мог следить за подозреваемым сутками, умело и при этом совершенно не прячась, так что у подозреваемого, в конце концов, сдавали нервы. Он усмехнулся — ну, пусть следит, коли так, все равно ничего не выследит — сунул руку в карман куртки за зажигалкой, но тут же выдернул ее и ухватил за шиворот прошмыгнувшего мимо светловолосого мальчонку в темной куртке. Тот дернулся и перепуганно пискнул:

— Вы че?!

Роман молча вытащил его из темноты на свет, падавший на ступени, и убедился, что мальчишка с Денисом не имеет ничего общего, кроме светлых волос — хоть и маленького роста, он был явно не младше семи, и его смятое испугом лицо было Роману совершенно незнакомо.

— Ничего, — сказал он и раздраженно толкнул парнишку обратно в темноту. — Катись отсюда!

Мальчишка порскнул прочь, как вспугнутый заяц, а Роман, чертыхнувшись, достал-таки зажигалку и закурил, после чего зашагал к переходу, покачивая пакетом. Он больше не оглянулся ни разу. Но даже если б и оглянулся, Нечаев, стоявший за углом магазина и наблюдавший эту короткую сцену, не стал бы ждать дольше. Он подошел к тому месту, где только что стоял Савицкий, наклонился и поднял белеющий на асфальте сложенный вчетверо листок бумаги. Развернул его, поднялся по ступенькам к свету и внимательно посмотрел на рисунок. Потом перевел взгляд на уходящего человека и пожал плечами — жест получился раздраженным и не лишенным огорчения.

Роман обнаружил, что потерял рисунок, лишь в прихожей, когда, повесив куртку, хотел вытащить его из кармана, чтобы взглянуть еще раз. Он огорчился, но не сильно. По правде говоря, где-то, краешком сознания, Роман был даже рад этому — слишком живым и недобрым получилось нарисованное лицо.

В гостиной он открыл коньяк, налил его в пузатый бокал на короткой ножке и поставил на журнальный столик темного дерева рядом с тяжелой пепельницей в виде сложенных ковшиком хрустальных ладоней. Пепельница ему отчаянно не нравилась, и Роман нередко порывался убрать ее, наконец, куда-нибудь, но дальше порывов дело не шло. Пепельницу когда-то подарила ему мать, и он сразу же спрятал ее — и потом прятал еще много раз, но мать, заходя к нему, неизменно находила пепельницу и вновь водворяла на видное место. Вначале она сердито выговаривала ему за то, что он так пренебрежительно относится к ее подарку, но позже это превратилось даже в некое подобие игры. Может, поэтому хрустальные ладони до сих пор послушно принимали в себя пепел и окурки — играть в одиночку не было никакого желания и даже казалось нечестным.

Роман наглухо задернул шторы и погасил верхний свет, а вместо него включил торшер возле пухлого кожаного дивана — зеленый абажур, венчавший длинную прозрачную ножку. Принес аккуратно нарезанный лимон на блюдечке, после чего с размаху повалился на диван. С минуту он лежал с закрытыми глазами, потом сел, залпом проглотил коньяк, сжевал лимонный кругляшок и закурил, глядя на противоположную стену, где в двух шкафах выстроились тяжелые ряды книг, а между ними на темно-зеленой в мелких золотистых ромбах стене висели несколько пейзажных картин и четыре цветных фотографии под стеклом — флорентийского собора Санта-Мария дель Фьоре, пекинского Летнего дворца, западной части храмового комплекса Каджурахо и храма Спаса на крови, но и они, как недавно Хазнет Фируан на экране мониторы, не принесли ни удовольствия, ни успокоения. Роман налили себе еще коньяка и прищурился, разглядывая темно-янтарную жидкость на свет. Денис помахал ему. Почему? Поиздеваться? Нет, в жесте не было никакой издевки, как и в выражении лица — одно сплошное дружелюбие.