Грэм Джойс - Индиго

— Я уснул, и мне снилось, что ты волчица. Ведь это только сон, да?

— Волчица? Разве что сама об этом не знаю. В темной половине души. Тебе снились волки, потому что я рассказывала тебе о луперкалиях. Перед тем, как ты уснул. А индиго тебе не снился?

— Нет. Он там присутствовал где-то, но я его не видел.

— А я видела. Что-то происходит, когда я с тобой. Второй раз за неделю мне снится индиго. Что в тебе такого, Джек?

— Ты видела его во сне?

— Да. Очень ясно.

— Опиши мне его.

Она помолчала, подняв глаза к потолку, ища вдохновение.

— Не могу.

— Попытайся.

— Бесполезно. Он всегда текуч, как вода или расплавленный металл. Но когда просыпаюсь, забываю, каков его подлинный характер.

Джек припомнил кое-что из того, что Натали, перед тем как он уснул, рассказывала о луперкалиях — древнем римском празднестве, проходящем у священной пещеры, где волчица вскормила брошенных Ромула и Рема. Обнаженных юношей, измазанных кровью, омывали козьим молоком и вручали им куски козлиной шкуры; потом они бежали по городу, ударяя этой шкурой женщин, чтобы охранить их от бесплодия. Тим Чемберс, как намекала Натали, попытался возродить обычай и нашел множество сторонников, готовых принять в нем участие.

Джек задумчиво грыз тосты, заедая их супом.

— А ты когда-нибудь соглашалась участвовать в этих его играх?

Натали скривилась в гримасе отвращения.

— Запомни раз и навсегда. Я давала ему, но задурить себя не позволяла.

— Что ты знаешь об Аккурсо и Чедберне?

— О, они увязли в этом, по уши увязли.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что я имела малое отношение к происходившему. Я видела, что творится нечто странное, и старалась держаться подальше. Знаешь, твой отец отбрасывал длинную тень и…

— Натали! Что ты так смотришь на меня?

— Свет. То, как он ложится на твои плечи. Синий. Фиолетовый. Господи, Джек, надеюсь, я не влюблюсь в тебя! Это было бы ужасно. — Она швырнула ему полотенце. — Давай-ка в душ. Здесь пахнет, как в пещере.

Внутренний голос твердил: убирайся из Рима, беги, уезжай домой. Было ощущение, что все идет не так, что он теряет почву под ногами. Когда Натали настояла на том, чтобы вернуться к работе, Джек остался один, ожидая неизвестно чего. Дело он сделал. Кроме Натали, ничто не держало его в Риме. Чем дольше оставался он вдали от Англии, тем меньше для него значил его скромный бизнес. Клиенты перестали приходить, адвокаты обращались к другим судебным исполнителям.

Было несколько серьезных причин для отъезда. Отношения с Натали сходили на нет. Он чувствовал, что ее «страх» влюбиться в него был лишь уловкой, заготовленным путем к отступлению: «О, не давай подлетать мне так близко к солнцу». Он чувствовал, что в отношении мужчин она пользуется тем же оружием, какое они часто применяют в отношении женщин. Она использовала их, а потом возвращалась к своим делам, с легкостью порывая все связи. Даже в постели она вела себя по-мужски, неистовствуя и рыча в момент оргазма. Отдав всего себя, он снова и снова возвращался в нее, но всегда со странным ощущением, будто совершает что-то нечистое, главным образом по той причине, что прежде него здесь бывал его отец, и если даже он забывал об этом в миг экстаза, то шестилистник татуировки, как тавро владельца, возвращал его к действительности.

Не давало покоя ощущение, что длинная крадущаяся тень отца преследует его. Как если бы отец заманил его в Рим, зная, что ему не миновать встречи с Натали, и даже предвидя, во что это выльется. Был только один способ покончить с этим — бежать из Рима. Тень не ухватишь — проскользнет меж пальцами. Несмотря на все это, бросить Натали было нелегко.

Однажды, когда Джек спал с Натали дома, он проснулся со странным ощущением, словно кто-то стоит в ногах кровати, в упор глядя на них. Когда к нему вернулась способность соображать, он резко сел в постели, но увидел, что в темной комнате никого нет. Тогда он просто снова заснул. В другой раз ему почудилось, будто этажом выше кто-то ходит.

Его подозрения усилились, когда как-то под вечер он вернулся домой и вновь услышал музыку, как в день их с Луизой приезда в Рим. Женское контральто летело с верхнего этажа вниз по лестнице и через пустой холл и носилось по дому, как бесплотный дух. Заезженная пластинка «Орфея и Евридики» с Кэтлин Ферриер. Одна из самых любимых у отца — и у Натали, хотя он расстался с ней всего полчаса назад. Может, это было ее послание. Насмешка. Он выключил музыку и быстро обошел дом. Никого.