Грэм Джойс - Индиго

Джек заверил миссис Прайс, что вернется сразу же, как только сможет; он успокаивал ее, уговаривал, умолял, говоря, что без нее его бизнес рухнет. Пообещал чаще связываться с ней и наконец положил трубку. Он чувствовал себя отвратительно, не только из-за истории с Бёртлсом, не потому, что солгал суду или сыграл с Бёртлсом злую шутку, а потому, что подвел миссис Прайс.

Но Джек еще не покончил с Римом. Ничто не могло заставить его вернуться в Англию, пока Вечный город разверзал перед ним свой широкий, как небосвод, рог изобилия, полный церквей и дворцов, которые при ближайшем рассмотрении оказывались шкатулками, хранящими в себе сокровища, тайны, произведения искусства, и из которых, когда их открывали, вырывались на волю толпы призраков. Зачем ему было стремиться обратно в Англию, когда его там никто не ждал?

А еще была Натали. С ее взглядом волчицы и ногами балерины. Она приехала на своем мопеде однажды под вечер — перед тем, как Луиза собралась уезжать домой. Луиза была в холле, когда вошла Натали. Взаимное изумление заставило обеих замереть на месте.

Первой пришла в себя Луиза.

— Вижу, у вас есть ключ от дома, — проговорила она, не в силах отвести взгляд от облегающих кожаных брюк Натали и массивной пряжки на ее талии.

— Верно. Я говорила об этом Джеку. Вообще, я пришла, чтобы вернуть его. Вот, пожалуйста.

— Может, вам стоит оставить его у себя?

— Нет. Слишком многих сюда заносит, если можно так выразиться. Предпочитаю избавиться от него. Вам нравятся черно-белые фильмы?

— По правде сказать, да. Вы говорили, что знали Ника. Вы были любовниками?

— Да. Билли похож на него, вам не кажется?

Шея и уши у Луизы покраснели от гнева, и с этим она ничего не могла поделать.

— Вы что-нибудь говорили Джеку о том, что Ник — отец Билли?

— Нет, — солгала Натали. — Какое ему до этого дело? Или мне?

— Я бы предпочла, чтобы вы и не говорили ему ничего. Джеку ни к чему знать об этом.

— Понимаю. Джек говорил, вы его используете как дублера отца Билли.

— Он так и сказал?!! — Луиза была потрясена.

— Вижу, я его выдала. Теперь у нас обеих есть кое-что, о чем лучше молчать. Возьмите ключ. Мне надо идти. Что касается кино: так и думала, что вам нравится черно-белое.

Джек взял машину напрокат и отвез Луизу и Билли в аэропорт. У входа в зал ожидания Луиза обернулась и схватила Джека за отворот пиджака.

— Могу я тебе кое-что сказать? Может, это покажется тебе немного странным, но держись подальше от Натали.

— Почему?

— Прежде всего потому, что она невероятно лжива.

— Это твой сестринский совет?

— Просто совет. Тебе может показаться, что ты хочешь ее. Но это не так.

Она поцеловала его в губы. Страстным и неожиданно долгим поцелуем, чем привела его в замешательство. Потом прошла в зал ожидания, и только Билли оглянулся, чтобы посмотреть на махавшего им Джека.

Вернувшись из аэропорта, Джек сразу же позвонил Натали.

— Молодая итальянская художница Анна Мария Ак-курсо вскрыла себе вены в полночь шестнадцатого февраля. Вечером того же дня американец Николас Чедберн исчез из своей квартиры.

— У тебя голова постоянно работает, — сказала Натали. — Никогда не отключается.

— Я за этим слежу, — ответил Джек.

Сквозь неплотно задернутые тяжелые шторы синего бархата сочился яркий солнечный свет. Они второй день не вылезали из постели. Натали лежала на животе. Простыни сбились у нее под бедром, отчего мокрая от пота талия изогнулась, как ветка плюща или жимолости. Головой она зарылась в подушки, волосы рассыпались по простыням. Они оба были мокрые. Постель — поле после жестокой битвы. Комната дымилась от недавней схватки двух тел, и капли холодного пота бежали по ним, щекоча ноздри, как запах майских цветов, опаловые под лучами света. Они, как наркотиком, были одурманены друг другом.

Джек лежал, опершись на локти, и следил за сияющей каплей пота, катившейся по боку Натали. Ее кожа горела в луче солнца, смуглая, гладкая и блестящая, а на плече темнела татуировка, о существовании которой он всегда знал: изображение спектра, но не в виде радуги, а в виде молнии, окруженной шестью крохотными звездочками. Цветов было только шесть.

Посреди ночи он укусил эту татуировку. Натали, стоя на коленях, уткнувшись головой в подушки и вцепившись в железную спинку кровати широко раскинутыми руками, приглашала взять ее сзади. Уже натрудившийся сверх меры, он втиснулся в нее и сильно бил животом в вызывающе выставленные ягодицы, пока она не залепетала его имя, кусая подушку. Тут он зажал зубами татуировку, словно мог содрать ее с плеча вместе с кожей. Она пробудила в нем темные страсти. На какое-то мгновение он перестал владеть собой, но потом ослабил волчью хватку своих зубов.