Юрий Кургузов - Кольцо Изокарона

Какое-то время я молча пережевывал, а после и переваривал услышанное. Потом тихо спросил:

— Значит, не оборотень?

— Нет, не оборотень.

Я поежился.

— Но… отчего же тогда… он умер?

Инспектор нервно хрустнул костяшками пальцев.

— Врачи сказали — обширный инфаркт.

— То есть, разрыв сердца?

Он снова откинулся на спинку стула.

— Ну, можно выразиться и так.

Я поднял голову:

— Послушайте, но это же означает…

И тут он взорвался:

— Ни черта это, досточтимейший сударь, не означает! У него было абсолютно здоровое сердце!

…Наверное, минут пять мы оба молчали. Потом, чтобы хоть что-нибудь да сказать, я заискивающе протянул:

— Надо же, я чуть было не застрелил бедного пса!

— Да-а… — Инспектор, похоже, вернулся с неба на землю, и взгляд его постепенно стал более осмысленным и человечным. Наконец он негромко спросил: — А револьвер был заряжен?

— Не знаю, — промямлил я.

Он потребовал:

— Дайте сюда.

С секунду я колебался, потом достал из ящика стола ворованный револьвер и протянул гостю.

Инспектор чем-то там щелкнул и заглянул в откинувшийся барабан. После этого вернул револьвер мне.

Я тоже заглянул.

Барабан был пуст.

Однако это меня сейчас не сильно расстроило, потому что перед моим мысленным взором встало вдруг л и ц о м е р т в е ц а — лицо человека, который внезапно что-то увидел — и оттого вмиг перестал быть человеком, обратясь в тлен.

Но что же все-таки он увидел?

Что?..

Я посмотрел на инспектора, решительно открыл рот и — промолчал.

Итак — свершилось! Во-первых, я находился в отпуске; во-вторых, наполучал целую кучу самых разнообразных полезных советов и всяких инструкций, как со стороны полицейского чина, так и от дядюшки; а в-третьих, и покамест последних, — стоял сейчас посреди улицы некой, захудалой на вид деревушки и прикидывал, как бы похитроумнее разузнать и разведать, где расположен дом кузнеца.

Да, вы совершенно правы: ваш (как ни банально это произносить, тем более лицу, некоторым образом вроде бы связанному с литературой) покорный слуга выскочил на тропу войны или, если угодно, — на большую дорогу. Всего лишь день понадобился инспектору, чтобы выяснить, где находится этот проклятый Волчий замок.

Понимаете, дело в том, что сначала мы ориентировались на описание местности, данное в рукописи покойного приятеля М., однако очень скоро поняли бесплодность этой затеи: "география" там была условной и обтекаемой, а единственный кажущийся более-менее достоверным "маяк" — расположенная в десяти — пятнадцати километрах от замка железнодорожная станция, — тоже отнюдь не являлся достаточно надежным. Инспектор предложил пойти по иному пути. И сам же по нему и пошел, потому как мы с дядюшкой, хотя, разумеется, не возражали, но и помочь ничем не могли.

Нет, конечно, в какой-то степени мы представляли себе возможный район действий — опять же исходя из содержания рукописи: приблизительную удаленность от столицы, характер ландшафта, историческое (и доисторическое) прошлое, — да только район этот по площади равнялся примерно четверти современных Бельгии или Швейцарии, так что поиски вслепую вряд ли к чему хорошему привели бы.

Но инспектор, повторяю, пошел по иному, видимо, чисто "полицейскому" пути, и не минуло и двенадцати часов, как на моем столе лежал адрес.

Потом было оформление в пожарном порядке отпуска "по семейным обстоятельствам", потом сборы (включая упомянутый уже инструктаж) и проводы. А потом я уехал.

А потом и приехал…

Кстати, начальника станции М. описал довольно точно. Я поймал его за рукав на перроне сразу как только отчалил поезд, и он, немного для приличия помявшись, за конкретно-определенную мзду, так же нашел мне возницу — но увы, не Яна, а худого заспанного мужичонку, которого чуть ли не за шиворот вытащил из убогого пристанционного домишки.

Однако же, здраво рассудив, что ехать в ночь неизвестно куда (в замок я, естественно, пока не собирался, и меня там никто не ждал) не стоит, я договорился с мужиком тронуться в путь на рассвете.

Он согласился, и до зари я проспал на жесткой лавке в его (а может, и не его) избе, а утром он сказал лошади "Но!", и мы потрусили.

Нет, мой угрюмый колесничий ни капли не походил на Яна — ни внешне, ни внутренне: он всю дорогу молчал как пенек, а в ответ на провокационно-разведывательные вопросы либо бурчал себе под нос что-то невразумительное, либо испуганно втягивал голову в острые плечи.