Диана Удовиченко - Эффект преломления

Словно вымер замок. Слуги не осмеливались громко говорить, все попрятались по комнатам и углам. Никто не решался потревожить графиню, сидевшую над своею мертвой дочерью.

Горе не старило Эржебету – она была все так же молода и красива. Ни слезинки не пролилось из черных глаз, ни стона не вырвалось из груди. Может, и не было его, горя?..

Наступила ночь. Дорка внесла свечи и тут же вышла. Графиня продолжала смотреть на Урсулу. Как вдруг что-то словно надорвалось в душе.

– Девочка моя, доченька, прости…

Обняла покойницу, баюкала, пела колыбельные. Гладила русые, слипшиеся от крови волосы.

– Погоди, моя милая, их надо расчесать. Чтобы мамино солнышко было красивым…

Разбирала покрытые ржавчиной пряди, отирала пятна с лица, плакала, глядя на изорванную девичью шею.

– Больно, доченька? Сейчас мама прикроет, и больше не будет больно.

Ринулась к шкатулкам с драгоценностями, торопливо расшвыряла украшения, достала тяжелое, широкое ожерелье – под горло, словно ошейник.

– Вот так. Так не больно, правда?

Доставала из шкафов лучшие свои одежды, наряжала Урсулу, кутала в шелка и бархат, словно с куклою играла. Натерла покрытые укусами щеки румянами, подвела глаза сурьмою.

– Моя красавица…

– Мама? – в комнату вошла Анна, печальная, бледное лицо залито слезами.

Она застыла на пороге, увидев, что делает Эржебета.

При появлении старшей дочери тихое безумие графини сменилось буйством. Она вскочила и, скрючив пальцы, бросилась на Анну, желая задушить ее. В глазах горела жажда убийства.

В комнату вбежал Турзо, схватил Эржебету, оттащил от дочери:

– Вам мало гибели одного ребенка?

– Не троньте маму, мама не в себе, – заплакала Анна.

Графиня бесновалась, пока Анна не вышла. Потом затихла, снова склонилась над Урсулой.

«Об этом не должны знать при дворе», – думал, уходя, Дьёрдь. Слишком удобный случай очернить евангелистов Венгрии. В глубине души Турзо признавался себе: это не главная причина, по которой он готов покрывать Эржебету. Их было много, и не поймешь, какая важнее: память о старой дружбе, чувство вины перед покойным Ференцем, любовь к Эржебете или что-то еще? И все же он еще не был уверен, что убивает именно графиня. Вернее, изо всех сил не хотел верить…

Сразу после похорон Урсулы обе старшие дочери с мужьями и челядью покинули Чахтице. Следом уехал и Дьёрдь. Замок погрузился в уныние и траур.

Владивосток, май 2012 года

– Куда теперь? – спросил Чонг, когда мы сели в машину.

– В психушку, наверное.

– Решил добровольно сдаться? – сочувственно взглянул китаец. – Молодец, давно пора.

Я не видел никакого смысла в переругивании с бесноватым, поэтому молча взялся за айфон. Чонг немного подождал, не получив реакции, высунул голову из окна и принялся ловить языком капли дождя.

Дозвонившись до Катыниной, я узнал, в какой клинике лечат ее мужа, и попросил, чтобы Александра Вениаминовна договорилась о допуске для нас. Женщина, видимо, испытывала к нам безмерную благодарность за поимку блудного супруга и избавление ее от страхов. Она попросила дать ей пятнадцать минут. Перезвонила еще раньше и сообщила, что нас ждут.

– Я уговорила главного врача ответить на ваши вопросы. Может, вы сумеете выяснить, что произошло с Денисом. Кто-то же его похитил, – Катынина разительно переменилась, стала на удивление здравомыслящей особой. Как будто и не устраивала в моем офисе истерики, и не отпаивалась коньяком. – Кстати, деньги за услуги переведены на счет, – добавила она. – Ваш секретарь предоставила мне реквизиты. Спасибо огромное!

– Нормальная такая баба оказалась, – проговорил я, распрощавшись с нею. – А ты ее сожрать хотел.

– Не сожрать. Только попробовать, – поправил Чонг из-за окна.

Паджерик тронулся с места. Азиат продолжал торчать наружу, вывалив язык, словно собака.

– Засунь голову обратно, – приказал я.

Не то чтобы меня волновала сохранность упыриной башки – даже лучше, если бы ее снесло встречной машиной. Хуже, если бы эту красоту заметили гибэдэдэшники.

– Я знал, знал, что ты за меня волнуешься, Ванюська, – умиленно произнес Чонг, возвращаясь в салон. – Так зачем мы едем в психушку?

– Это не совсем психушка, это частная клиника для лечения пациентов с нервными расстройствами. Богатых пациентов, конечно.

– Как ни назови, смысл один – психушка, – отмахнулся китаец.

Тут я был с ним согласен. Если есть деньги, можно сколь угодно долго лечиться в таких вот клиниках. Пока не убьешь кого-нибудь, к примеру. Лишь тогда государство обратит на тебя внимание и упечет в настоящий дурдом. Хотя тоже не факт.