Лев Рыжков - Последнее танго в Тегусигальпе

- Кипит наш разум возмущенный! - запела Катя.

- А ну, заткнуться! - закричал белогвардеец.

- …И в смертный бой идти готов!

Белогвардеец отвесил ей болезненную пощечину.

Рванулся на цепи товарищ Педро. Хотя чем он мог помочь?

- Комиссарочка, значит? - Лицо белогвардейца было покрыто шрамами. На верхней губе росли блондинистые усики, изо рта у него несло каким-то смрадом. - Приехала, блядина, комиссарские порядки в Гренаде устанавливать?

- А ты - фашистские, - с ненавистью бросила Катя.

- Ох-ох! Много ты понимаешь! Да мы за свободу русского народа здесь сражаемся, чтоб ты знала.

- Советский народ и так свободен. Ни царь, ни буржуи, ни фашисты ему не нужны.

- Да что б ты, дура полоумная, понимала, - гнусно усмехнулся белогвардеец. - Да я клятву дал, что не умру, пока сто комиссаров с жидами в рот не выебу.

- Мечтать не вредно, - заявила Катя.

- А если я тебя в живых оставлю? - усмехнулся белогвардеец. - Испанцы меня послушаются. А? Как тебе?

- Да пошел ты!

- А ты подумай, комиссарочка. Я ведь не шучу. Обычно я краснопузую сволочь в рот ебу и башку на хуй отстреливаю. Но для тебя сделаю исключение. В живых оставлю. Ну, как?

Кипящая, лютая ненависть кипела в Кате. Какая мразь, какой подонок! Как бы забрать его с собой? Как бы сделать так, чтобы этот недобиток больше не бахвалился?

Решение пришло неожиданно. Следовало только немного подыграть этому нелюдю.

- Хорошо, - сказала Катя. - Я согласна…

- Умная девочка, - загоготал недобиток. - Вот так бы и сразу. Как зовут тебя? Хотя потом расскажешь. Сейчас ротик комиссарский будет немного занят.

Срамной орган недобитка был не по-мужски тонок и, к тому же, крив.

Кате было страшно, но она старалась не подавать вида. Счет ее жизни шел уже не на часы, не на минуты даже, а на секунды. А хоть на миг отодвинуть момент смерти очень хотелось. Съежившись от брезгливости, она приникла губами к белогвардейскому сраму. Нельзя было допустить, чтобы недобиток кончил. Тогда получится, что она, комсомолка Катя, действительно ему отсосала. А этого не может быть.

Вот сейчас. Сейчас…

Катя поняла, что поганый белогвардейский ублюдок окончательно расслабился, и решительно сомкнула зубы на отвердевших, налившихся кровью, хрящах.

Рот тут же залила жаркая соленая кровь. Белогвардеец отшатнулся, закричал и тяжелым, как пудовая гиря, кулаком ударил Катю в лицо.

Но девушка уже ничего не боялась. Она поднялась с коленей и выплюнула в лицо своему мучителю его откушенный хуй.

Перерывы между галлюцинациями были недолгими. Во время передышек Ирину посещали странные воспоминания.

Так, она неожиданно вспомнила, как Борис Эдмундович вместе с шефом охраны на ее глазах макали в унитаз проворовавшегося директора филиала. Директор был дядькой солидным. Один костюм в три зарплаты референта. Визитер, конечно, испытывал шок от такого с собой обращения. Перед тем, как его стали макать, даже кофе у Ирины попросил этак развязненько.

Унитаз, в который с головой окунали ворюгу, располагался в великолепной, отделанной плитками из китайского фарфора, туалетной комнате, напоминал скорее некий причудливый алхимический сосуд. К его корпусу тянулись загадочного назначения гнутые трубки и змеевики. Сама туалетная ваза была огромна, и походила на бочку. В тот день она была до краев наполнена отталкивающего вида нечистотами, зловоние которых не могли заглушить даже ароматизаторы и благовония.

Догадался ворюга не сразу. Лишь когда шеф охраны надел резиновые перчатки.

Ирину поразило, насколько быстро слетел с директора филиала весь лоск, насколько мгновенна и пугающа оказалась трансформация из джентльмена, умеющего со вкусом пожить, в испачканную говном дрожащую тварь, жадно хватающую воздух перепачканными губами.

Сейчас, в галлюцинозе, в паузах между жизнями, Ира испытывала странные ощущения. Удовольствия от переживания многочисленных смертей она не испытывала. Ей казалось, что ее тоже вроде как макали головой в не самую приятную субстанцию. А посмертие было сродни краткой передышке, после которой мучения продолжались.

Всякий раз, умерев, Ира обнаруживала себя в обществе облака по имени Вицлипуцли.

«Да он же меня пытает!» - сообразила Ира перед очередным погружением.

…Во всех многочисленных жизнях Ира заметила одну неприятную закономерность. Она всегда умирала молодой.

И когда была эсеркой-бомбисткой, взрывающей угнетателя-губернатора.

И когда без малейшего сожаления расставалась с существованием девушки-крестьянки, запоротой до смерти по приказанию барыни, сошедшей с ума на почве ревности к своему, такому же полоумному, мужу.