Роберт МакКаммон - Корабль ночи

– Боже, – сказал Кип, стряхивая страшное воспоминание. – Что если они прошли другим проливом и двигаются теперь к Тринидаду, Гаити или даже к Штатам? Чейн, ты сказал, что если сумеешь догнать лодку, то загонишь ее на Джейкобс-Тис. Я хочу знать как.

Чейн не повернул головы. Он смотрел, как собирается буря.

– В свое время узнаете, – сказал он. – Найти-то я ее найду, не сомневайтесь. За мной должок, да и за ней тоже.

– Но как же так? – спросил Мур, подходя к Чейну и хватаясь за панель управления, чтобы не упасть. – Я заметил в вас ненависть и страх. Откуда они?

– Я думаю, – ответил Чейн, и свет блеснул на его золотом амулете, – вы слишком много видите, Мур. – Он на миг умолк, словно что-то решая, потом кивнул и заговорил: – У меня бывают кошмары, Мур. Это один и тот же сон. Он никак не оставит меня в покое, а я не могу освободиться от него. Я в комнате, лежу на голой кровати без матраца. Я совсем еще маленький и ничего не знаю ни об ужасе, ни о зле, таящемся в человеческой душе, потому что мой мир – внутри огромного собора неба и моря. Я лежу в темной комнате и слушаю ночных птиц. Но вдруг они замолкают, и возникает другой звук. Тонкий высокий вой, он приближается, но я не могу убежать. И вот этот звук обрушивается на меня со всех сторон, проглатывает меня, накаленный и пронзительный, и выбраться из комнаты нельзя.

Я вижу, как по потолку бежит ломаная трещина, вижу, как потолок осыпается, сквозь него льется дождь огня и горячего металла. Что-то зазубренное ударяет меня по голове, и я хочу закричать, но у меня пропал голос. В горстях у меня моя собственная кровь, она кипит и пузырится. А потом боль. Жгучая. Невыносимая. Боже, какая боль… – На лбу у Чейна выступили бисеринки пота.

– В своем кошмаре я чувствую запах горелого мяса – это я горю, но никто не может мне помочь, потому что им не пробиться ко мне сквозь завал из пылающих досок. Потом темнота, долгая жуткая темнота. Наконец я вижу каких-то людей в белом, они велят мне отдыхать. Я лежу в комнате с зелеными стенами без зеркал. Но приходит день, когда мне с великим трудом удается подняться и я краем глаза замечаю чье-то отражение в оконном стекле. Страшное лицо в желтых бинтах, сморщенное, обезображенное, смотрит оттуда на меня, испуганно округлив заплывшие глаза. От страха я бью по стеклу, я хочу уничтожить это существо, потому что знаю: однажды это видение уничтожит меня. Это лицо больше не человеческое, это лицо анакри , демона, а за ним – не храбрость, а песья трусость.

Чейн – его напряженное лицо было покрыто испариной – поглядел на Мура.

– Когда нацисты обстреляли Карибвиль со своей лодки, первое попадание было в мой дом. Моя мать с тех пор находится на грани безумия – вы видели ее. Отец и еще несколько смельчаков вооружились ружьями и гарпунами и на маленьком рыбачьем баркасе отправились искать чудовище. Больше я его не видел. Твари с этого плавучего исчадья ада отняли у меня жизнь, Мур. Отняли что-то доброе и хорошее и взамен вложили частицу себя. Они и по сей день тянутся ко мне – каждый час моего бодрствования, каждый миг моего сна. Они все время возвращаются, чтобы по частям вырывать из меня душу, и не уймутся, пока целиком не завладеют мной. Я боюсь их так, как никто никогда ничего не боялся на этом свете, Мур. Даже сейчас я дрожу и обливаюсь потом – и презираю себя за это. Я сам себе отвратителен: для кариба смелость – это жизнь, и если я умру трусом, моя душа никогда не обретет покой.

Он умолк и облизнул губы, меряя взглядом ширину морских коридоров.

– Я на десять лет покинул Карибвиль; я отправился в Южную Америку и работал сперва на кофейной плантации в Бразилии, потом в колумбийских каменоломнях. Там я научился взрывать камень динамитом. Все сторонились меня и проклинали – считалось, что я, человек с двумя лицами, обычным и обезображенным, приношу несчастье. Моим единственным другом была англичанка, вдова погибшего в крушении капитана грузового судна, лет на двадцать старше меня – она жила рядом с каменоломнями и стряпала для рабочих. Она жалела меня, научила читать и писать.

Когда я вернулся на Кокину, чтобы стать Вождем-Отцом, я понимал, что не гожусь для этой роли. Но кто-то должен был этим заниматься, а в моих жилах текла благородная кровь. Много лет я как мог управлял племенем. Я пытался употребить все свое влияние и изменить старые обычаи настолько, чтобы мы могли жить в мире с белыми. Но однажды я увидел с мыса, как из Бездны поднимается огромная лодка – та самая. Дрожа, я смотрел, как она всплывает. На меня вновь нахлынули ярость, страх, слабость. Я заставил себя пойти на верфь. Я долго стоял перед доком, но не мог принудить себя переступить порог. В руках я держал ящик с динамитом: я задумал взорвать ее. Но вместо того убежал оттуда, дрожа, как побитый пес. Если бы я уничтожил ее в ту ночь, если бы я установил взрыватели и поджег шнуры, на Кокине и сейчас царили бы мир и покой. Теперь на моей совести тяжелый груз. Но у меня есть последний шанс. Последняя возможность найти их и уничтожить, прежде чем они сумеют ускользнуть. Не знаю, удастся ли мне это. Но, клянусь Богом… клянусь Богом, я должен рискнуть.