Иннокентий Соколов - Бог из глины

Куда сложнее, оказалось, удержаться на плаву, не сорваться в бездну отчаяния, что манила своей доступностью. Бесконечные взаимные упреки, супруга, что считала своим долгом совать свой длинный нос, куда не следует, — все это откладывалось грязными пятнами на серой простыне таких непростых супружеских отношений. Сергею иногда хотелось вскочить и заорать прямо в лицо дражайшей супруге (высказать все, что о ней думает) но каждый раз, когда холодная ярость наполняла естество, и руки сами сжимались в кулаки, а во рту появлялся отчетливый привкус глины, он старался успокоиться, не дать выплеснуться чувствам. Не то, чтобы он чего-то боялся, вовсе нет — просто ему не хотелось срываться. Сергей понимал — стоит ему раз не сдержаться, и все дальнейшее окрасится багровыми оттенками кошмара. Где-то на поверхности качался огромный ржавый буй, с погнутой металлической табличкой "Развод", и в самый последний момент, Сергей все же умудрялся не посадить лодку, в которой они плыли по бурной реке жизни, на мель.

В тот день, когда Надежда призналась Сергею, что задержка в два месяца достаточно веская причина, чтобы начать беспокоиться о будущем, он ощутил, как что-то выбило у него почву под ногами. Он пришел домой, и некоторое время смотрел, как мать гладит белье, стоя у раскладной доски.

— Ма… — Сергей прокашлялся, и нерешительно замер, облокотившись о дверной косяк. Мать кивнула в ответ, дескать, здравствуй сынок.

— Мама — повторил он. Сергей решительно не знал, с чего следует начинать. Слова словно застревали в горле, прилипая к небу холодными, влажными кусочками глины.

— Что случилось? — мать неодобрительно посмотрела на сына. После того как она погладит белье, нужно еще будет пройтись хорошенько по всем пыльным закоулочкам, а потом еще успеть приготовить чего-нибудь на ужин. Сережка только отвлекал, и она собралась сказать ему об этом, но не успела.

— Мам, ты лучше сядь… — промямлил Сергей. Черт, ситуация уходила из-под контроля. Все оказалось не так, как он репетировал по дороге домой.

— Спасибо, я постою — мать устало вздохнула. — Сережа, ты не тяни, говори, что случилось.

— Мама, я женюсь — никогда еще слова не давались так тяжело — куда проще было шептать на ушко Надежде разные разности, поражаясь и восхищаясь собственной смелостью. Сейчас же он чувствовал себя словно жук, которого пригвоздили к фанерке острой иглой, чтобы пристально изучать, как будет вести себя умирающее насекомое.

— Молодец — слово выскочило и повисло в воздухе. Мать машинально выдернула из розетки провод утюга, и присела на краешек кровати.

(Ну что, парнишка, ты готов?)

Готов, если к этому вообще можно быть когда-нибудь готовым. Мама обхватила голову руками, и Сергею на миг показалось, что она сейчас закричит на него.

— Какой месяц? — сухо спросила мать.

Сергей облизал губы.

— Два уже… почти…

— Даже не знаю, что тебе сказать — ее глаза заблестели, мать беспомощно улыбнулась, улыбка вышла жалкой и неуклюжей — я не знаю…

Свадьбу сыграли небольшую, и не очень веселую. Жить молодые решили в старом домике Сергея. Первую неделю он как прилежный семьянин хлопотал вместе с супругой, приводя в порядок участок, заросший сорной травой, мотался как заведенный, то красил окна, то выбирал обои, а то и просто торчал на раскаленной крыше, замазывая щели между плитами шифера и длинной асбестовой трубой отопительного котла (каждый год случалось одно и тоже — в сильный дождь приходилось подставлять тазики под льющиеся с потолка струи грязной, мутной воды, а сам потолок давно уже угрожающе прогнулся, грозя рухнуть прямо на головы несчастных хозяев), в общем, жил богатой и интересной жизнью обычного неудачника, которому подсунули рассыпающийся дом и полнеющую на глазах супругу.

А еще через неделю, Надежда почувствовала тяжесть внизу живота, и ближе к вечеру, когда Сергей устал слушать ее рыдания, и одним ударом вынес дверь туалета, одной проблемой стало меньше.

Весь вечер жена плакала в подушку, а Сергей лежал, отвернувшись, стараясь не думать ни о чем…

Потом жизнь вернулась в свое русло, вот только уже было поздно что-то менять, да и не имело смысла. Теща — некрасивая дородная тетка, которая передвигалась с трудом, обладала довольно неприятным характером, и Сергей с ужасом смотрел, как Надежда расплывается в некоторое (а впрочем, очень даже похожее) подобие матери.

Иногда, ближе к вечеру, Сергей садился на крыльцо, подставляя лицо солнцу, и размышлял над тем, куда он влип, и что теперь делать дальше. Можно было, конечно, хлопнуть дверью, и постараться выбросить из жизни последние пару лет, но от этих мыслей, Сергею становилось как-то не по себе. Это было бы… нечестно. Нечестно по отношению к девушке, что на свою беду вышла однажды из подъезда, смешно сощурив носик, нечестно по отношению к самому себе, тем более что Сергей еще помнил, как было хорошо на пыльном чердаке, где сухая солома стала ложем страсти. Где обрывки газет, вперемешку с птичьим пометом, и нежные девичьи губы касались его лица. Все это было, и было не так давно, чтобы уйти, громко хлопнув дверью.