Иннокентий Соколов - Бог из глины

Огромная волна неожиданно накрывает с головой, сбивая с ног, тащит на дно. Туда где темно, и над головой качаются тонны мутной, соленой воды. Там холодно, и поджидает то, что ты боишься больше всего. Боль!

Стальные цепи, сжимают грудь, ломают ребра, не дают вздохнуть. Вода, заливает легкие. Скрип костей, и боль:

— Ну, привет малыш!

Сергей с трудом застонал, приходя в себя. Боль пронизывала тело с головы до ног. Словно раскаленную иглу вонзили в больной зуб, безжалостно затолкав по самое ушко.

— Где я?

Он упирался лбом о невыносимо холодную, твердую поверхность. Разлепив глаза, и отведя голову немного назад, он смог разглядеть какую-то темную плоскость. Неровная кирпичная кладка, закругляющаяся в стороны, такая себе ниша из камня. Он стоял на полусогнутых ногах, упираясь коленями и головой о стену. Что-то неприятно давило в спину, какой-то неизвестный предмет, выступающий из стены. Адски болело в груди. Боль короткими, острыми молниями разрывала легкие, при каждом вздохе, перетекая ниже, к бедрам. Саднили разбитые костяшки пальцев. Холод ледяными когтями залазил под одежду, пытаясь забрать себе все тепло души.

Сергей попытался встать, и тихо охнул. Боль сжала грудь, словно тугой кусок резины, и накрыла темным крылом забвения.

— Сережа… Сереженька… Я знаю, где ты…

Сережка еще плотнее замотался в одеяло, закрывшись с головой. ОНО почти нашло его. Он ясно слышал, как скрипнула дверка шкафа, и что-то зашевелилось, выбираясь оттуда. Острые когти царапали пол — ОНО приближалось. Еще немного, и цепкие пальцы чудовища сорвут одеяло, чтобы добраться до беззащитного ребенка. Мерзкая тварь разорвет на части его тело, высосет глаза — любимое лакомство этого отродья. Сережка взвизгнул и закричал, дергаясь в кровати, пытаясь вырваться из кошмара. Мама открыла дверь спальни, и включила свет. Сережка заморгал, приходя в себя, чувствуя, как тело покрылось неприятным, липким потом.

— Все хорошо, сынок, здесь никого нет. Тебе просто показалось — ласковый мамин голос успокаивал, уносил в страну, где нет никаких чудовищ, где светит теплое солнышко, и ветерок медленно шевелит зеленые листья растущей во дворе яблони…

Сережка засыпал, чтобы следующей ночью все так же вскакивать, услышав сквозь сон, утробное хихиканье и тихий скрип открываемой двери чулана.

— Сережка… Сереженька…Я иду за тобой…

Сергей открыл глаза, возвращаясь из королевства небытия в царство боли. С трудом повернул голову — в обе стороны насколько хватало глаз, была все та же кирпичная стена.

— Помогите — простонал он.

Шея и подбородок взорвались огненной вспышкой. Наверно, сломана челюсть. Что с ним произошло? Почему он здесь?

Сергей шевельнулся и застонал. Боженьки, за что же такая мука?

Осторожно, по миллиметру, стараясь не делать резких движений, принялся ощупывать пространство. Кирпич полукругом уходил в стороны. Протянуть руки дальше, за спину, не давала боль в груди. Сергей буквально ощущал, как при каждом вздохе, скрипят сломанные ребра, царапая друг друга. Нужно привстать, решил он, хотя бы чуть-чуть приподняться. Держась за стенку, упираясь лбом в обледеневший кирпич, он попытался разогнуться, помогая себе руками. Грудь взорвалась, разрывая сознание, потоками хлынувшей боли. Сергей зашипел, упрямо стиснув зубы. Тут же отозвалась желтой вспышкой шея и подбородок, словно сухой порох вспыхнул на оголенных нервных окончаниях. Дело дрянь.

Еще немного, ну давай же! Сергей приподнялся, и тут же рухнул вниз, почувствовав, как раскаленная лава впилась в левое бедро, скручивая истерзанное тело в тугой узел…

Аромат весны, и звук капель, падающих с крыши. Снег сошел, обнажив землю, с участками желтоватой травы. Сережка бежал, насвистывая — мама дала ему денег на конфеты, целую горсть звонкой мелочи. Детское счастье — полные карманы разноцветных леденцов.

— Сынок! Сынок, помоги…

Старуха сидящая на ступеньках магазина смотрела на него слезящимися глазами, в них была бездонная тоска. Безобразная, сморщенная — от старухи пахло старостью — лекарствами и застарелой мочой. В руках старуха сжимала жестянку из-под консервов, на дне которой лежало несколько монет.

— Сынок! Дай бабушке на хлебушек. За здравие надо дать…

Сережка остановился, опасливо поглядывая на старуху. По правде, говоря, вместо жалости он скорее чувствовал отвращение.

— Надо дать бабушке, надо дать…

Старуха протянула жестянку. Сережка машинально потянулся к ней, но, спохватившись, одернул руку, как ужаленный. Это было несправедливо — он всю неделю ждал, что мама даст на конфеты, и вот, теперь, отдать деньги и остаться без сладостей — никогда! Сережка похлопал себя по карманам, сделал удивленное лицо — мол, оставил деньги дома, и развернулся (можно было сходить в соседний магазин, минутах в пяти ходьбы отсюда).