Иннокентий Соколов - Бог из глины

Надежда брела, подобрав остатки рубашки, понимая, что еще немного, и опустится на колючий снег, и тогда метель укутает навеки, нашептывая, напевая свою злую колыбельную:

— Спи детка, спи, и пусть твои сны будут вечными…

Лес окончился внезапно — вот он был, и оборвался, окончившись широкой дорогой, что разрезала его, уходя в обе стороны. Ветер сносил снежинки, обнажив темный асфальт. Надежда остановилась, прижав руки к груди.

(Дорога!)

Вот только на ней не было ни одной машины, и ни одна пара огней не собиралась разрезать на куски снежную ночь, пронзая стрелой темное асфальтовое полотно.

В лесу что-то ухнуло, и Надежда помертвела.

Существо снова дало знать о себе. И если ушедшая осень и осталась в его сердце, то наступившая зима никоим образом не могла расстроить его планы. Оно опять догоняло, вот только на этот раз, Надежда отчетливо смогла рассмотреть, как осыпается снег с качающихся вершин сосен.

Надя выбежала из леса, и побежала по скользкому асфальту, удалясь от того места, где на заснеженной тропинке выделялись ее следы, обрываясь у еле различимой сплошной черты, что отделяла обочину от проезжей части дороги.

Она бежала, и шум сзади уплотнялся и нарастал, грозя настигнуть, словно огромный снежный ком, и закрутить, завертеть, закатать в белый кокон, из которого уже никогда не выбраться наружу. В нем присутствовал еле слышный звон и шелест, словно…

(Широкие шины оставляли причудливые отпечатки на тонком слое снега…)

Словно шины автомобиля пытались расстаться с надоевшей дорогой, и вздыхали от огорчения, когда им это не удавалось.

И тут же вспыхнули фары, в мгновение ока развеяли ночь, заставили отступить ее в лес, и затаиться там до поры до времени.

Надежда обернулась, оставшись стоять посреди дороги. Она расставила руки, и ее оголенные груди выпрыгнули из-под остатков ночнушки. Свет фар выхватил напряженно торчащие соски, скользнул ниже. Надя запоздало прикрылась, всматриваясь в слепящие огни. Мороз с новой силой ударил по плечам, спине, и, оседая в снег, тут же наметенный услужливой метелью — владычицей холодов, она услышала, как распахнулась дверь автомобиля, и почти сразу же чьи-то руки вцепились в нее, пытаясь оторвать от дороги.

(Это существо-страшило, детка, и оно, наконец, поймало тебя, приехало из далекой холодной страны, чтобы заключить в объятия, как старого доброго друга!)

Ее затащили в машину, вновь хлопнула дверь, взревел двигатель, и машина рванула с места. Как раз вовремя — существо выскочило из леса, и помчалось широкими прыжками, стремительно сокращая расстояние между ними. Острые когти блестели в свете луны, словно были стальными. Луна отражалась и в глазах существа, но оказалась передернута кровавой дымкой, как будто оно заранее предвидело итог встречи.

Существо успело полоснуть когтями по багажнику джипа, оставив глубокие следы, но тут же отстало, не в силах соревноваться с металлическим зверем, созданным руками людей, каким бы нежными и слабыми они не были. Оно разъяренно взревело, и прибавило скорость, напрасно пытаясь догнать автомобиль. Надежда, вывернув голову, оцепенело следила, как уменьшается в боковом зеркале страшный силуэт монстра. Когда же оно окончательно скрылось за поворотом, она облегченно выдохнула, и начала проваливаться в темноту. Там было тепло, и совсем не страшно, и играла музыка.

Там играла музыка, и когда над солнечной лесной опушкой рассеялась тьма, на старенькой танцплощадке санатория, закружились пары — странные, похожие на призраки создания. Они кружили на инвалидных креслах, создавая видимость праздника. И музыка тоскливо накатывала волнами, устремляясь ввысь, рассеиваясь в небесах, отчего казалось, что все это ненастоящее, вымученное, выстраданное.

Руки со вздувшимися венами, толкали колеса, заставляя двигаться кресла, а на лицах танцующих, проступала упрямая уверенность, что все это не напускное, и им в самом деле весело, и кто знает, сколько одиноких сердец обретут друг друга, чтобы зажечь искру неистового пламени, что отразится в блестящих никелем спицах.

Надежда брела между ними, замечая косые взгляды. Она была лишней здесь — на этом странном празднике, и от этого ощущения хотелось провалиться сквозь разбитый цемент площадки.

Сбоку играл духовой оркестр — трубачи надували щеки, исторгая предсмертные хрипы из позеленевших медных инструментов, и отчего-то казалось, что музыка пресыщена болью.

Надежда обернулась — она очутилась в самом центре, и стояла окруженная людьми в инвалидных креслах. Они перестали танцевать, и застыли переломанными манекенами, вперив в нее неподвижные взгляды.