Иннокентий Соколов - Бог из глины

Это не самые худшие снимки в альбоме. Отец покинул их однажды. Исчез. Но было бы глупо полагать, что с его уходом все стало просто чудесно. Это только в хороших книгах, все, что было плохого, исчезнет без следа, и дождь не будет идти вечно, и за ночью последует день. Нет, это только в приторно-слащавых побасенках, все всегда хорошо. Но мы взрослые люди, и прекрасно понимаем, что розовые картинки подобны дешевой мишуре на елочных игрушках. Гребаная позолота, она облазит под нетерпеливыми прикосновениями рук, и маленькие искринки осыпаются на пол, вместе с пересохшей хвоей, стоит только чуть зацепить елку. И под слоем некогда ярких красок проступает истина во всей своей суровой, неприглядной красоте.

Истина, до которой никому нет дела, ибо она не радует, не помогает позабыть об опротивевшей суете.

(Ночь, тьма, тишина…)

Впрочем, не будем останавливаться на полутемных, засвеченных снимках, поскольку и так известно, что на них.

Существо, живущее в шкафу, острые когти, глазки-бусинки, что обшаривают тьму, пронзают ее словно прожекторы, тяжелое, смрадное дыхание — об этом было сказано достаточно, пусть Сережка и не хочет вспоминать прелестные мгновения, когда душное одеяло облепляло потное тельце, и все что оставалось — глупая надежда на чудо, и ожидание утра, когда лучи солнца, разгонят тьму, и пение птиц нарушит зловещую тишину.

Он почти убедил самого себя, что не было ничего — ни долгих дней, ни приятных ночей. Просто детские кошмары, что забылись, ушли навсегда, оставив в памяти только маленькие чернильные пятнышки, что портят лаковую поверхность воспоминаний детства.

Люди, места и монстры — что может быть интереснее, для молодого парнишки, который взял на себя смелость назваться взрослым, оставаясь при этом обычным сопляком, замедляющим шаг, проходя мимо чернеющего зева тамбура, в коем три двери, из которых на самом деле важна только одна, ибо две остальных только простые куски дерева, отгораживающие прошлое.

Там, в царстве паутины и пыли, в самом дальнем углу, где две железных двери надежно заперты на огромный замок, можно найти ответы на все вопросы. Только там вся твоя жизнь предстанет пред тобой гребаным фотоальбомом, в котором можно копаться до изнеможения, листать страницы, придирчиво выбирать фотографии, надеясь, что среди них найдется парочка-другая вполне приличных, без темных пятен, снимков.

Они снова в больнице. Огромный ящик с отверстием посередине. Сережка знает, что ему придется лечь на продолговатый лежак, который неторопливо поползет к отверстию так, чтобы его голова полностью скрылась в чреве железного монстра.

Врач (длинный, худой и нескладный — чем-то похожий на того врача, что стучал молоточкам по коленкам) обещает, что Сережке не будет больно. Они все обещают это, но Сережка знает, стоит только поддаться на уговоры и пиши пропало — острые ножи тут же отрежут голову, и железное чудовище долго будет пожирать ее, отрыгивая, подмигивая многочисленными лампочками, радуясь легкой добыче. Сережка не хочет просто так отдаваться во власть этого чудовища!

Вот только почему-то никого не интересуют его желания. Он отбивается изо всех сил, сучит ногами, вертит головой. Мычит, пуская слюну, но в итоге все равно оказывается на проклятом ложе.

Все не так страшно, как казалось. Нет никаких ножей, и гудение аппарата не такое сильное, как рисовало воображение. Сережка лежит, сжав кулаки, ожидая худшего, но рука доктора нажимает одну из многочисленных кнопок, и железное чудовище рычит с протестующим скрипом, расставаясь с добычей.

Все в порядке, нет никаких причин для беспокойства. А чуть позже, когда Сережка складывает один и один, он приходит к мысли, что, пожалуй, нечего зря тревожить маму, и каждый раз, когда мир меняет очертания, не спешит сообщать ей об этом. В конце концов, он уже большой, и нет ничего плохого в том, что у него появятся свои маленькие секреты…

Обо всем этом можно рассказывать без конца. Много чего было в непутевом детстве. Но вместе с тем, тогда, в дни вечной весны все было ярче, глубже, и за ночью всегда наступал день. Яркая зелень травы, пение птах, и, конечно же, солнце, что светило в глаза. Огромные капли дождя, и глубокие лужи, в которых можно было пускать кораблики из спичечных коробков. Огромные кучи земли, возле стройки, на них можно было карабкаться, воображая себя покорителем вершин.

И это было прекрасно.

Намного лучше, чем теперь, когда опостылевшая супруга маячит настырным напоминанием о том, что ты крепко влип, а впереди только нудные будни, и тоскливое ожидание чуда.