Ли Майерс - BRONZA

– Аменхес? – спрашивает она.

На ее лицо падает свет, и жалость спазмами сдавливает ему горло. Ее прекрасные глаза неподвижны. Она слепа. По непонятной причине, ощущая ее страх, как свой собственный, он понимает, что тоже боится того, к кому она обратилась с этим «Аменхес», и невольно отступает. Женщина снова возвращается к статуе богини. Распластавшись у подножия статуи, лежит, прижимаясь щекой к мраморному полу. Лежит долго, роняя беззвучные слезы.

Вид маленькой фигурки в этом большом храме, лежащей на полу с раскинутыми в стороны руками, напоминает ему распятие. И в душу змеей заползает паника, потому что это его щека чувствует холод камня, на его лице засыхают слезы. Воспоминания девушки – он видит их ее незрячими глазами.

Живое, не мраморное лицо богини пылает гневом, на пунцовых губах играет улыбка злорадной мстительности. Фиолетовая темнота вьется вокруг ее фигуры, и волосы богини словно живут своей, отдельной жизнью. Черные, ниспадая до пят, они плавно струятся, будто водоросли в морской пучине. Она говорит:

– Не смей перечить богине-матери!

И пряди ее волос превращаются в жалящие плети. Слепая кричит от боли. Он слышит свист, ощущает движение воздуха от этих ударов. Отшатнувшись, испуганно сжимается, ожидая, что сейчас и сам испытает боль. Гулким эхом в храме раздаются уверенные, четкие шаги. Худой, в белых одеждах жреца, благообразный старец обращается к лежащей на полу женщине.

– Моя госпожа, пора! Время ритуала уже наступило…

– Нет, никакой это не ритуал! Это все ваша животная похоть! Оставьте меня в покое! Животные! Я не хочу! Не хочу больше! – с надрывом восклицает слепая.

Двое молчаливых жрецов в коричневых балахонах по кивку старца хватают ее за руки, поднимают с пола. Женщина поворачивает голову в сторону статуи.

– Богиня, Мать всего сущего, заступись! Молю! Их слишком много! Этих похотливых зверей! Пусть будет кто-нибудь один!

Голос седого мужчины спокоен и учтив.

– Госпожа, вы должны принять каждого! Или пророчество не будет исходить из Двенадцатого Дома. И тогда рухнут все Царства…

Рука, подпирающая голову, соскользнула с подлокотника. Томас дернулся и проснулся. Жестко потер ладонями лицо, глянул в иллюминатор. Вокруг лишь сплошная вата облаков. Ни солнца, ни неба. Ровный гул моторов. «Черт! Приснится же такое!» Срочно захотелось выпить, и чего-нибудь покрепче. Он повернулся к Роджеру, собираясь послать того за выпивкой.

Друг похрапывал во сне, неопрятно приоткрыв рот. Неожиданно на Томаса накатила острая неприязнь, словно тот сделал ему что-то очень плохое. Он чуть не ударил Роджера. Такая непонятная реакция на старинного приятеля удивила, Том отвернулся. Поменял позу и натянул плед до подбородка. «Это какое-то сумасшествие…» – он поставил диск сначала. Смотрел на облака и снова думал о ней.

…сердце загнанно колотится, легкие горят от нехватки воздуха. Подхватив свое длинное одеяние жреца, в одной сандалии (другая где-то потерялась) он бежит к лестнице. Не останавливаясь, не оборачиваясь, чувствуя, как смерть дышит ему в затылок, он бежит к широким мраморным ступеням храма. Они ведут к приоткрытым дверям. Там спасение. Вокруг слышны наполненные ужасом предсмертные крики. Он знает – это убивают жрецов. Одного за другим, словно овец на бойне. Величественные двери храма совсем близко. Осталось несколько ступеней, осталось несколько шагов. Но движения все медленней, и даже страх уже не подгоняет его. Босая ступня поскользнулась на крови. Он падает и летит вниз. И охотящийся на него тигр прыгает. С рычанием рвет его на части, живого. Ударом когтистой лапы ломает грудную клетку и погружает туда свою морду. Он умер. Но мозг угасающим сознанием успевает запечатлеть и осмыслить, что перед его стекленеющими глазами – морда тигра, пожирающего его вырванное сердце…

– Хватит дрыхнуть, соня! Мы почти дома!