Антон Фарб - Время Зверя

Невозможно научно обосновать то, что самим фактом своего существования противоречит логике и здравому смыслу. Бессмысленно искать причины чуда в ДНК колдуна. Нет и не может быть „объяснения необъяснимого“, как писал мой дед… Ему было проще: он верил в бога, а следовательно — верил и в дьявола, и Зверь для него был всего лишь верным слугой последнего…

А мне-то каково? Мой отец мог рассуждать о „скрытых резервах организма“, не понимая в этом ни черта, но обретая уверенность от звучания заумных терминов. Я же знаю, что Зверь невозможен с научной точки зрения; и в то же время — вот он, охотится и убивает…»

Этого не может быть, потому что не может быть никогда.

Ахабьев почувствовал, что теряет связь с реальностью: хмурый осенний день, мокрая поляна в сосновом лесу, испуганный и озлобленный сопляк с ружьем, и даже очаги боли по всему телу отступили куда-то назад, на второй план, превратившись в блеклые воспоминания о том, что было давно — так давно, что может, и не было никогда, и просто привиделось в бреду, а сейчас всплыло из глубин памяти, и заслонило мир туманным маревом…

Этого не может быть… Этого просто не может быть! Не может, понимаете?!? Никогда!!!

Зверь никогда не появлялся днем. Ахабьев никогда не видел Зверя после восхода солнца. Только ночью. При тусклой серебряной луне, при отблеске молнии, при вспышке выстрела ему лишь иногда удавалось разглядеть (да что там разглядеть — заметить краем глаза!) мелькнувшую тень, неясный контур, небрежные очертания сгустка мрака во тьме… Зверь всегда был для охотника чем-то невидимым, потусторонним, непредставимым, и оттого вдвойне ужасным, чудовищным и чуждым миру света…

Но сейчас… Сейчас Ахабьев видел Зверя так же ясно, как каждое утро видел в зеркале себя. Он видел перед собой хищника, опасного, конечно, но все же — живого, материального, обычного, а не исчадье ада… Огромный волк, величественный, с густой и жесткой шерстью серого и бурого оттенков; он стоял неподвижно, появившись из ниоткуда, встопорщив уши и настороженно помахивая пышным хвостом. Голова гордо поднята, а желтые глаза с любопытством наблюдают за лежащим на земле охотником.

— Эй, ты! — Голос донесся издалека. Надменный… и чуточку испуганный. — Ты готов умереть?!

Ему стоило огромного труда отвести взгляд от Зверя и посмотреть на Гену. Тот по-прежнему стоял с ружьем у плеча и целился в Ахабьева.

— Зверь, — одними губами произнес Ахабьев. — Зверь у тебя за спиной.

— Зверь?! — взвизгнул Гена. — Зверь, да?! Ах ты, сука!!! — крикнул он, нажимая на курок.

Как глупо, успел подумать Ахабьев. А потом время застыло, секунда превратилась в вечность и тысяча событий спрессовались в один миг. Зверь прыгнул, превратившись в серый размытый силуэт, в молниеносный убивающий снаряд; ружье бабахнуло, окутав Гену серым дымом, и где-то далеко взвились в небо потревоженные птицы; ударил фонтан горячей темной крови, и жуткий предсмертный хрип с клекотом выплеснулся из разорванного горла…

Оцепенение отступило, когда Ахабьев понял, что убили не его.

Гена промахнулся. Что немудрено: Зверь сбил его с ног и вырвал ему горло в момент выстрела. Зверь решил спасти охотника.

Но зачем?!

Он хочет поиграть со мной, подумал Ахабьев. Позабавиться с беспомощной жертвой. До обреза мне не достать; пистолет сзади, за спиной, но на спине я и лежу, поэтому толку от него немного; ножны с охотничьим ножом тоже пристегнуты сзади… Остается обсидиановый кинжал. Если я успею вытащить сверток… Но я не успею. Зверь слишком быстр — я даже не замечу, когда он нападет…

Да, кстати. Почему он не нападает?

Зверь тем временем совершенно по-собачьи потянулся, завиляв хвостом, зевнул, широко раскрыв устрашающую пасть, и спокойно улегся на землю рядом с трупом Гены, вытянув лапы вперед и уткнувшись в них мордой. Янтарные глаза искоса смотрели на Ахабьева, и больше Зверь не проявлял никаких признаков любопытства.

Медленно приподнявшись на локте, Ахабьев завел руку за спину и нащупал пистолет. «ТТ» почти завалился за ремень, больно врезавшись в копчик, когда Ахабьев пытался сесть. Пальцы ухватили гладкую рукоятку и потянули пистолет наружу, но он зацепился за что-то, и начал выскальзывать из мигом вспотевшей ладони. Ахабьев разжал руку, вытер ее о липкую и грязную землю и снова взялся на «ТТ», теперь уже не просто вытаскивая, но и слегка раскачивая его из стороны в сторону.