Это я, расхрабрившись, вылез оглядочкой, осмотрел дырищу в борту, прикинул то и это… И никто по мне не бьет, никто из леса ко мне не прется с нехорошими намерениями. Точно, ушли. Но нагадили напоследок, суки… Машину жалко, новехонькая… Попадись мне этот пушкарь…
– Что будем делать, товарищ старший сержант? – спрашивает Хусаинов.
– Жопу заголять и бегать… – говорю я ему. – А что тут можно сделать, Хусаиныч? Повечеряем, чем бог послал – и двинем пешим порядком без знамени и песен. Знамени у нас все равно нету, а песни орать не стоит, чтобы не демаскироваться. Весна на дворе, не вымерзнем. Чтобы два таких орла десяток верст не отшагали? Плюнуть и растереть…
Хусаиныч мой, смотрю, духом не пал вовсе – а с чего тут падать? И похуже бывало, да еще как. Каша, конечно – где-то наши, где-то немцы с мадьярами, где-то, кстати, еще и болгары, которые с прошлой осени наши союзники и, изволите видеть, соратники… Вечереет вовсю, полная луна выкатывается. Карты у нас нет, но приблизительное направление известно. Кромочкой леса, кромочкой.
Чтобы в случае чего туда нырнуть и переждать что плохое. Хусаинов – человек городской, казанский, но я-то сибиряк, для меня здешняя чащоба – плюнуть и растереть, тайгой хаживали…
Что у нас? А у каждого «ППС» с запасными рожками, пистолеты, гранат три штуки. Нас еще достать надо…
Залезли мы в танк (уже совсем стемнело), сели повечерять. Сухпая нам никто в дорогу не выдавал, ну, мы ж люди запасливые, не новобранцы сопливые. У нас и хлеб немецкий в целлофане (лежит черт-те сколько и не черствеет, тварь такая!), и колбаска отечественная, по кольцу на брата, и приличный кусок сыра у мадьяра в деревне на банку солярки выменяли, и даже карамельки «Дунькина радость». И спиртику малеха во фляжке: пьяным не напьешься, а по паре глотков, чтобы шагалось шибче, найдется. Ну чем не курорт? При полном отсутствии противника.
Зажгли фонарик – все равно батарейка садится, скоро менять. Башенный люк открыли, свой я тоже распахнул, одним ухом слушаем чутко, что делается вокруг – только там тишина. Достаем запасы…
И тут – началось. Совершенно неожиданно, без всякого вступления в виде звуков…
Где-то в районе левой гусеницы, спереди, вдруг шумнуло. Ничуть не похоже на человека. То ли рыкнуло, то ли этак уркнуло, то ли заворчало, да мощно так, почище любой собачки – а вот медведю, пожалуй, в самый раз будет. И ворчание долгое, и как бы шипение, но не по-змеиному, иначе как-то…
Так неожиданно это случилось, такие нелюдские были звуки, что не знаю, как там Хусаинов, но меня в холодный пот бросило. Пожалуй что, Хусаиныча тоже – смотрю, оцепенел, глаза по полтиннику…
Снова рявкнуло, уже поближе к лобовой части. Я отчаянно машу Хусаинову, он понял, выключил фонарик, сидим в совершеннейшей темноте и ждем, когда глаза к ней привыкнут – потому что снаружи не темнота, благодаря полной луне.
«Медведь, что ли?» – промелькивает у меня в голове. Говорили мне, что медведи в Венгрии есть, хоть и не в таких количествах, как у нас, в самых чащобах. А что? События вокруг грохочут такие, что вполне могло здешнего косолапого из берлоги поднять – я так прикидываю, хоть и не знаю точно, что здешние медведи тоже на зиму в берлогу пристраиваются лапу сосать. Зиму венгерскую мы застали – она со снегами, с морозцем, так что пропитаться топтыгину, так прикидывая, и нечем, просто обязан на зиму заваливаться в берлогу. Не важно, то ли его подняли военным шумом, то ли, что гораздо вероятнее, ему пришло время вылезать (вообще-то снег сошел, пора). В любом случае он сейчас худющий, злющий, голоднющий, и плевать ему, кого употребить на ужин – ему сейчас сойдут и заяц, и бойцы доблестной рабоче-крестьянской Красной армии. Попади ему в лапы, сожрет и наградами не подавится, уж я-то знаю. Хуже весеннего медведя бывает только шатун.
А кстати, знаете, как по-венгерски медведь? Я потому знал. «Медве». Забавно: они не славяне, язык совершенно другой, а вот поди же ты, медведь у них называется почти так же, только две последних буковки обрезаны…
И тут же вспоминаю, что мы в танке. И абсолютно успокаиваюсь. Не стоит и стрелять, чтобы не приперся на выстрелы кто-нибудь поопаснее медведя. Танк даже медведю не по зубам, а в люки, что нижний, что башенный, он хрен протиснется, не говоря уж о моем. Так что мы с Хусаинычем в полной безопасности. Попробует броню на зубок-коготок и уберется, я так думаю. А если окажется настырным – ну, придется его из автомата, и уносить отсюда ноги в заданном направлении… Не торчать же из-за него всю ночь в танке?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу