Ганс Эверс - Эверс Охотники на дьявола

Шофер затрубил. Но Франк Браун не тронулся с места, так что мотор должен был остановиться.

— Что вы хотите? — спросил шофер недовольным тоном.

— Поехать с вами!

— Я не могу вас взять! Все места заняты, вы видите сами.

Франк Браун вплотную приблизился к нему и схватил его за руку.

— Вы должны взять меня с собой! Если вы не возьмете, я брошусь под колеса.

Шофер посмотрел на него с удивлением. Он увидел, что Франк не шутит.

— Не подвинетесь ли вы немного, сударь, — обратился он к своему соседу.

Качая головой и ворча, тот подвинулся, и Франк Браун примостился рядом с шофером.

Они тронулись в путь…

Франк прибыл в город уже поздно ночью. Но оставаться он там не хотел: всюду ему чудились «охотники на дьявола», пришедшие за ним. Но к поезду, шедшему на север, он уже запоздал. Ближайший отходил лишь утром.

— А разве нет сегодня поездов? — спросил он в кассе.

— Только один скорый, идущий на юг.

— Когда он отходит?

— Сейчас. Через пять минут он будет здесь.

— Куда он идет?

— В Венецию.

Франк Браун вздохнул с облегчением.

— Дайте билет.

Он вошел в спальный вагон, разделся и лег.

— Уснуть! уснуть!

Но уснуть он не мог.

Было еще очень, очень рано, когда поезд прибыл в Венецию.

Франк Браун сел в гондолу, закрыл глаза и поехал по каналам.

Поднявшись по лестнице гостиницы, он покачнулся и упал. Его подхватил коридорный.

— Вы больны, сударь!

Он привел его в комнату, помог раздеться и принес бутылку вермута. Франк с жадностью выпил три больших стакана, — и повалился на кровать.

Он спал долго и крепко.

Проснувшись, Франк принял холодную ванну, быстро оделся и вышел на улицу.

Он пошел прямо к площади Марка и занял столик в Са-fe Quadri. — Франк взглянул на собор.

Странная вещь! Сотни раз сидел он на этом месте и знал наизусть каждый камень. А сегодня ему все казалось таким чужим.

Франк опустил голову и пристально начал разглядывать каменную плиту. И неизвестно откуда ветер донес к нему слова:

«Вот ты бежишь, и вечная смерть догоняет тебя… через моря и горы, через глубокие долины и далекие равнины!..»

«Слова святой», — подумал он. Но всякое возбуждение пропало, и он удивлялся тяжелому покою своей души.

«Кто-то тебя позовет…» — прошептал он.

И кто-то назвал его имя.

Он не оглянулся и не удивился: так должно было быть.

— Франк Браун! Франк Браун!..

Он знал хорошо этот голос. Кто это был? Это не был голос святой, но и в этом чужом голосе слышались звуки ее голоса.

Он обернулся к красивой женщине, протягивавшей ему руку.

— Лотта Леви? Лотта Леви? Финикиянка?

— Все еще финикиянка? — рассмеялась она.

— Все еще, — повторил он.

Рыжие волосы, зеленые глаза с черными полосками.

— А ваших родителей нет здесь?

Она кивнула головой.

— Они стоят там, у ювелирного магазина. Я надеюсь, что они купят мне нитку жемчуга, которая мне так понравилась.

И она опять рассмеялась.

— Только молчите, — продолжала она, — я прекрасно знаю, что вы думаете!..

— Папа Леви! — что-то маленькое, кривоногое, надутые губы, толстый нос и умные глаза. Мама Леви! Нет, она пришла бы в ужас! — госпожа коммерции советница Леви, урожденная Людмила фон Кюбек, — подчеркнуто! — Высокая, крепкая, все еще красивая, но глуповатая. А затем — Лотта. Лотта, которую всегда можно встретить в Тиргар-тене. Верно?

— Да. Верно, — ответил он. — Вам следовало бы воткнуть в волосы белладонну.

Она рассмеялась.

— Или мирт и fleur d’orange. Вот уже три недели, как я помолвлена с одним немецким графом.

— Жаль!

Она близко подошла к нему и посмотрела в упор.

— Мне 25 лет. 25! Кого мне ждать? Или, быть может, выйти замуж за вас?

— Спаси Бог! — рассмеялся он. — Выходите замуж за графа, но не имейте детей… по крайней мере, от него…

Она рассердилась.

— Вы несносны! — воскликнула Лотта.

Он сел и придвинул ей стул.

— Ах, Лотта, вы сами не верите в это!

— Прекрасно. Допустим, я не верю; но вы должны пойти сегодня вечером со мной.

— Куда?

— Куда-нибудь. Я пока сама не знаю. Я поведу вас сама.

— Хорошо. Во всяком случае, если вам приятно слышать — я рад, что встретил вас.

— Вы? — она говорила почти равнодушно. — И я тоже! Я очень скучаю.

Он поцеловал ее руку.

— Это ваша рука, Лотта, только ваша. Умная и жестокая.

Она громко рассмеялась.