Виктор Точинов - Графские развалины

Объектом размышлений на этот раз стала девушка Ада.

Как ни странно, но и Александр Шляпников, много лет всем известный как Алекс, имел повод усомниться в своём психическом здоровье — примерно в то же время, что и писатель Кравцов. Такое уж, видно, утро выдалось.

Алекс не усомнился. Он был малосклонен к сомнениям и рефлексиям. Но повод тем не менее имелся.

Проснувшись, Алекс услышал голос . Негромкий, что-то монотонно произносивший и долетавший откуда-то издалека. Ни одного слова толком не разобрал, но отчего-то казалось, что они, слова, не русские.

Происходи всё в городе, создалось бы полное впечатление, что за стеной, в соседней квартире, кто-то гоняет аудиокассету, трудолюбиво постигая премудрости иностранного языка. Но дело происходило в Спасовке, и Алекс ни на секунду не допустил, что в его хлеву или дровяном сарае засел с магнитофоном какой-нибудь фанат Илоны Давыдовой.

Известно, кому слышатся наяву непонятные голоса — святым либо психам.

Но Алекс не заподозрил у себя ни умственного расстройства, ни растущего нимба. Честно говоря, он вообще проигнорировал голос. Гораздо большее влияние в первые секунды после пробуждения на Алекса оказал иной раздражитель. А именно — дикая жажда.

Алекс чувствовал, что всё у него внутри — от губ до кишечника — иссохло и покрылось трещинами, как дно испарившегося в пустыне солёного озера. Над пустыней и озером при этом дул ветер, но не освежающий и прохладный — сухой, горячий, густо пропитанный водочным перегаром. На фоне такого катаклизма, грозящего усыханием организма до состояния египетской мумии, казались смешными пустячками раскалывающаяся голова и ноющая боль в паху (с чего бы? — мимолетно подумал Алекс). Что уж тут говорить о каком-то далёком иностранном голосе, абсолютно не угрожающем жизни и здоровью.

Алекс выскочил из постели, которую не собирался покидать еще несколько часов, и голышом пошлепал в сени. Зачерпнул доверху литровый ковш из ведра с водой и выдул одним махом. Показалось мало. Второй ковш Алекс пил с толком и расстановкой, получая изрядное удовольствие от ирригации своих знойных солончаков.

Как порой случается в пустынной местности, полное безводье сменилось наводнением. Алекс устремился на крыльцо и долго мочился с него на растущий поблизости куст чертополоха, только-только распустивший лопухи-листья. Он регулярно поступал так каждое лето, надеясь, что зловредное растение засохнет. Однако то ли сорняк попался на редкость упорный, то ли жгучее удобрение шло ему лишь на пользу, но он каждый год вырастал именно на этом месте, впоследствии мстительно норовя нацеплять колючих шариков на брюки проходящего мимо Алекса.

Мерный шум струи почти заглушил далекий голос, но по окончании процесса он зазвучал снова. Алекс опять его проигнорировал, чутко прислушиваясь к другой возникшей функциональной потребности организма— желанию вновь принять горизонтальное положение. Оказавшись же в койке, привычно водрузил руку на грудь посапывавшей там голой девахи и немедленно уснул под мерный бубнёж…

Проснувшись вторично — одновременно с подружкой, — никаких голосов он не услышал.

Позже Алекс будет пытаться вспомнить, когда он впервые стал слышать .

Но этот похмельный рассвет ему на память так и не придёт.

С девушкой Адой, размышлял Кравцов, тоже всё обстоит не так просто.

Собственные странные ассоциации, возникающие в отношении её, Кравцов пока оставил в стороне. Дойдёт и до них очередь.

Попытался разобраться с мотивами её поступков. Ведь что ни говори, действовала Ада по веками проверенному алгоритму. Мужскому алгоритму, позволяющему свести как можно более близкое знакомство с девушками. Действовала в мужской роли.

Зачем? Ей-то зачем?

Явно не для того, чтобы соблазнить и затащить в кровать невинного и доверчивого писателя Кравцова. У мужчин, извините, механизмы возбуждения и торможения несколько по-другому устроены. С ними долгие церемонии ухаживания разводить незачем.

Кравцов уже в памятный вечер посещения «Ориона» был готов на всё. И не просто готов, но и проявлял инициативу…

Но — не сложилось. Девушка Ада продолжала разыгрывать свою партию как по нотам. Поцелуями всё ограничилось. Более того, даже до дому проводить не позволила. Свернув с дороги на темный прогон, сказала, что почти пришла, ещё что-то сказала про родителей, про злую дворовую собаку, поцеловала на прощание и ушла в ночь.