Array Коллектив авторов - Под маской альтер-эго (сборник)

Нас пытались выбить бронетехникой, но добавленная в высокооктановый бензин серебрянка неплохо увеличивает температуру горения, а глюкоза повышает вязкость. Нас здорово потрепали, но теперь улицы были надёжно перекрыты обуглившимися остовами, превращёнными в огневые точки.

Я, не покладая рук, строчил гневные посты, требуя прекратить этнические чистки, но занимались ими отнюдь не только смертники. А ведь этого не люблю даже я. Как джинна из бутылки, я выпустил на волю инстинкты – древние, как само зло. Джинна обратно уже не загнать. И когда федеральные войска окончательно очистили землю от захватчиков, а спецслужбы поставили в руководство республик-агрессоров правильное правительство, я просто закопал свою винтовку на заднем дворе. Я снова столкнулся с непониманием – мне предлагали идти на юг, открывать резиденцию смерти на чужой земле, но я не находил это уместным. Как когда-то рак положил конец правлению Тюленбаева, а цианид в вине прервал клан Надировых, так и последний враг, павший на нашу землю, похоронил меня. В сентябре я просто пошел в школу. Преподавание физики – это тоже способ самоубийства.

Мне приходилось отвечать «Аве», прежде чем усадить детей на места. Некоторые салютующие ручонки были в зарубках.

А затем, ближе к октябрю, перед самым звонком будильника меня забрали.

– Здравствуйте, в эфире Первый канал, я – Андрей Монахов и ваше любимое ток-шоу «Судный день». И сегодня мы коснёмся в нашей передаче темы, которую многие хотят забыть как кошмарный сон. Война окончена полгода назад нашей полной и безоговорочной победой. Мы уплатили за эту победу немалую цену. Но слезы до сих пор не высохли на лицах россиян – слишком многих мы потеряли. Слишком многих теряем сейчас. Но почему – ведь враг изгнан? Виной тому печально известный Культ Смерти, который сыграл свою, пусть не решающую, но важную роль в этой победе. Сегодня мы попытаемся дать оценку Смертникам, как явлению. И встречайте, ваш первый гость, основатель культа, блогер, известный, как cezar94.

В студии поднялись свист и протяжное «фу». Видимо, публику подобрали грамотно. Но, вопреки ожиданиям, в меня не полетели ни яйца, ни помидоры. Или отобрали, или решили не раздавать. Ну и ладно – я такое не ем.

– Скажите, – начал ведущий, как только гул в зале стих. Слишком долго. Если в записи – точно вырежут. – Что вы чувствовали, стреляя в людей?

– Смотря из чего, – ответил я буднично. Единственное, что меня сейчас огорчает, так это воспоминание о недоеденной за кулисами курице. Она совсем не похожа на человечину. Уверяю – ощутимо вкусней. – Обычно – отдачу.

Ведущий опешил от лаконичного ответа. Кое-где в зале раздались робкие хлопки, и охрана немедленно рассыпалась вынюхивать, кого проморгали на входе. Отыскать их гораздо труднее – не обязательно на руках окажутся зарубки.

– Ну а… как вы относитесь к непрекращающимся убийствам мирных граждан, по всей видимости, носящим ритуальный характер, с почерком, характерным для вашего культа?

– Никак. В камере сижу – не могу я к ним относиться.

Ведущий поджал губы. Видимо, вопросов заготовлено не так много. От апостола Смерти, мессии войны ожидали явно большей красноречивости. Только вот чего они хотят от взятого под стражу учителя физики?

– А что вы испытывали, поедая человеческую плоть?

Билеты на расписание Иисуса двух месяцев лета проданы. Больше лайков соберёт только вынесение приговора и видео с казни, которое, несомненно, просочится в сеть. Прокладки и пиво, показанные в перерыве перед приглашением следующего гостя, тоже должны хорошо продаваться. Главное – цена за прокрутку роликов была заоблачной.

– Испытывал? Голод.

– Как вы собираетесь дальше жить? Сможете ли примириться со своей совестью? Как вы думаете, что вас ждёт?

– Повешенье по приговору международного трибунала.

Меня выводили из телецентра вновь закованным, с мешком на голове. Я не спотыкался, но совершенно ничего не видел. Зато слышал. Слышал одобрительный галдёж на улице, стрекотание затворов фотокамер. Выстрелы. Оружейные выстрелы. Звук, которому в этой какофонии делать нечего. Звук, который мой слух сперва отказался принимать на веру – настолько он чужероден. Он доносился откуда-то из предыдущей жизни. Из жизни. Должно быть, у кого-то хватило ума сделать развязку этой истории менее драматичной. Я соболезную тебе, парень, висящий на золотых цепочках на своём распятье. Я не хотел бы висеть, дополняя композицию перекрещенных кос, перекочевавших на витрины ювелирных салонов с наших кустарных знамён. Мне не нужна твоя участь. Я не нужен истории. Пусть финал будет менее драматичен.