Клэр Норт - Прикосновение

– Галилео! – Мой голос – странный, вырвавшийся из горла полисмена, из легких курильщика, – разнесся по коридорам.

А Галилео между тем становился то женщиной, швыряющей мне в лицо сумку, чтобы хоть немного задержать, то подростком, невероятно быстро бегущим на длинных ногах. Я начинаю задыхаться, выбиваться из сил, но не прекращу преследования, как не брошу и своего тела в тяжелом бронежилете, с табельным пистолетом, который оно вполне законно держит в руке. И пока Галилео бежит, полный свежей энергии и непринужденно вдыхающий полной грудью, через залы музея, я пытаюсь не отстать, обильно потея и тяжело топая. Мне нужно взять его на мушку. Дайте мне хотя бы еще один шанс!

Группы посетителей не перестают в страхе кричать, расступаясь перед нами, как воды моря перед Моисеем, а мы пересекаем залы с древними тотемными шестами, контрабандой вывезенными когда-то с островов Тихого океана, плащами, расшитыми раковинами, какие носили в старину жрецы американских аборигенов. Галилео прыгает из тела в тело, становится женщиной, малолетним ребенком и снова мужчиной. Мы минуем памятники умершим, образы первобытных богов, поблекшие с тех пор, как верующие отступились от них, резные талисманы, предназначенные для того, чтобы ускорить переход покойных душ в мир иной или же пойти с телами мертвецов на дно океана, из недр которого, по многочисленным легендам, мы все вышли когда-то.

За нами гонятся другие полицейские и сотрудники охраны, но как разобрать, кого именно ловить?

Мужчину, в которого временно внедрялся Галилео, валят на пол, женщина, использованная им за три тела перед этим, стоит неподвижно, но истошно вопит, видя направленные на себя стволы:

– Кто вы такая? Кто вы такая? Почему бежали?

– Я бежала? – изумленно выдыхает она. – Куда? Почему?

Я вижу невысокий силуэт в сером. Галилео переместился в ребенка с прямыми черными волосами, в серой школьной форме и гольфах до коленок. В одной руке он держит раскрывшийся ранец, внутри которого видны учебники. Тетрадки рассыпаются по полу, когда он бегом устремляется через зал.

Впереди появляется другая женщина. У нее пистолет, шарф, прикрывавший нижнюю часть лица, упал на грудь. Я замечаю обнаженную плоть у нее на запястьях, на горле, на лице, но она не обращает на это никакого внимания, поднимает пистолет и целится – не в школьника, в меня. Памела снова действует.

– Я – Кеплер, Кеплер! – выкрикиваю я.

Но она ничего не воспринимает. Кажется, она даже не замечает бегущего прямо к ней ребенка. Пистолет на изготовку, она стреляет.

Я бросаюсь на пол. Я – полицейский, на мне бронежилет, мышцы должны быть в хорошем тонусе, потому что приходится много ходить пешком по своему участку… Или не приходится? Вероятно, я лишь разъезжаю повсюду в патрульном автомобиле, питаюсь одними пончиками, и сердце может подвести меня в любой момент. В суматохе у меня нет времени на проверку своего физического состояния. В любом случае пуля есть пуля, а время не бесконечно для всех. И я падаю.

Зевс взирает на нас, исполненный гнева и печали при виде того, что творят простые смертные. Афродита расчесывает мраморные волосы. Арес вступил в схватку с разъяренным воином. Геркулес душит змея. Двуликий Янус, бог ворот, дверей, повелитель начала и конца времени, смеется одним ликом и плачет другим. А я? Я укрываюсь под пьедесталом статуи Афины – богини мудрости и войны, отвернувшей в сторону свою наводящую страх улыбку, потому что ей заранее известно, кто победит.

Пэм стоит в центре зала. Она явилась сюда на звуки стрельбы, придавшие ей то ли храбрости, то ли глупости, но так или иначе пробудившие эмоции, заставившие вмешаться. Она больше не стреляет, но сделанного ею вполне достаточно: публика в панике рассеивается, люди, толкаясь, спешат добраться до выхода из музея, блокируя двери. Кто-то додумался включить сигнализацию, и начинается эвакуация, чего с самого начала хотели полицейские. На лестнице у меня за спиной падают, кричат или плачут, что напоминает мне станцию «Таксим», где все началось, когда я убегала от пистолета незнакомца, как Галилео спасается сейчас от моего.

Я – полицейский. Людям следует мне подчиняться. Я громко приказываю:

– Всем очистить помещение!

Но никого уже нет.

Ладони у меня потеют, сжимая оружие, хотя короткое время, потребовавшееся мне на то, чтобы прийти в себя, впечатляет. Мой пульс снова в норме, исчисляясь двузначной цифрой.

– Уильям…

Детский мелодичный голос произносит: