Николай Олигер: Праздник Весны

Разсѣяли тишину, но Галъ увидалъ ихъ молодыя лица и бѣлую бороду Лекса, — обрадовался.

— Вы хорошо сдѣлали, что пришли ко мнѣ, друзья. Сказалъ-ли вамъ кто-нибудь, что сегодня мой послѣдній вечеръ?

— Тишины больше нѣтъ! — сказалъ Кредо. — Но мнѣ кажется, что я проникъ въ ея тайну. И эту тайну я назову твоимъ именемъ, Галъ. Ты— ея настоящій творецъ.

— Долой тишину! — отвѣтила ему Абела и положила свои руки на исхудавшія плечи Гала. — Кредо околдовалъ тебя своими древними призраками, бѣдный Галъ. Ты далъ ему уже слишкомъ много. Вернись теперь къ намъ, — на свой послѣдній день.

Галъ отрицательно покачалъ головой.

— Мой послѣдній день уже прошелъ. Сегодня утромъ я долго смотрѣлъ на восходъ, когда просыпалась жизнь и свѣтлое солнце поднималось надъ моремъ. Это было такъ прекрасно, мои любимые. И съ этой красотой я уже простился. Не уводите же меня изъ тишины. Она— въ моемъ сердцѣ.

— А простился ли ты съ цвѣтами и пѣснями? Простился ли ты съ нашимъ весеннимъ праздникомъ? — спрашивала Абела.

Просилъ Лексъ:

— Не огорчай насъ въ день торжества любви.

И просили всѣ остальные.

Только Коро остался въ сторонѣ.

— Можетъ быть, — говорилъ онъ, — можетъ быть, такъ, какъ рѣшилъ самъ Галъ, было-бы лучше.

— Вспомни, Галъ, что завтра — день радости! — говорила Абела. — Завтра все будетъ служить для нашего торжества и все будетъ торжествовать вмѣстѣ съ нами. Камни будутъ говорить, Г алъ, и озера смѣяться, и луга вздохнутъ полной грудью, — а ты хочешь уходить. Мы не просимъ тебя еще надолго остаться съ нами. Нѣтъ, мы не хотимъ жертвы и ты сдѣлаешь такъ, какъ хочешь… Но завтра, завтра ты будешь вмѣстѣ съ нами.

Вершины, освѣщенныя зарей, гасли. Осталась одна, самая высокая, и она была похожа на пылающій факелъ.

Галъ смотрѣлъ на эту вершину, и было замѣтно, что гдѣ-то тамъ, въ глубинѣ его темныхъ зрачковъ, что-то боролось: искушеніе жизни съ искушеніемъ смерти.

— Я хотѣлъ умереть здѣсь, въ тишинѣ! — сказалъ онъ затѣмъ. — И закатъ этого дня я хотѣлъ сдѣлать своимъ закатомъ. Вы зовете меня на праздникъ. Я не знаю. Я не думалъ объ этомъ.

И онъ поднялъ глаза на Кредо, съ которымъ сроднился за время ихъ одиночества. У нихъ часто бывали общія мысли.

— Тебѣ тоже слѣдуетъ быть на праздникѣ! — сказала Абела писателю. — Ты живешь здѣсь уже слишкомъ долго, и на твоемъ лбу слишкомъ много новыхъ морщинъ.

— Да, да… Можетъ быть… Но я еще не кончилъ. Я не нашелъ еще того, что искалъ такъ долго.

Вершина, похожая на факелъ, погасла. Пришла ночь.

— Пусть будетъ такъ, какъ вы хотите! — рѣшилъ тогда Галъ. — Закатъ ушелъ уже безъ меня. Теперь я хочу ждать до завтра.

Было еще слишкомъ рано, чтобы возвращаться туда, къ храму Весны, къ мѣсту праздника.

Всѣ сидѣли на лѣсной полянѣ, вокругъ больного Гала, и Кредо былъ тутъ же.

— Разскажи намъ о старыхъ вѣкахъ! — сказала ему Мара. — Недавно я видѣла старыхъ людей, сдѣланныхъ изъ ветхаго камня. Я хочу знать, что они думали, — и мнѣ кажется, ты можешь это угадать.

У Кредо была одна сказка, о которой не зналъ еще и Галъ. Но прежде, чѣмъ прочесть ее, онъ всталъ и ушелъ въ лѣсъ.

Вернулся оттуда съ большой связкой сухого, смолистаго хвороста и бросилъ его посреди поляны.

— Я разскажу вамъ старое, очень старое. И пусть намъ свѣтитъ огонь такой-же старый, — тотъ самый, на который смотрѣли глаза нашихъ древнихъ отцовъ.

Виланъ помогъ ему зажечь костеръ и всѣ сидѣли при его свѣтѣ, багровомъ и дымномъ, отблески котораго едва долетали до высокихъ деревьевъ, окружавшихъ поляну.

— Какъ онъ слабъ! — покачалъ головой Виланъ. — Должно быть, у нашихъ отцовъ глаза были большіе, широко открытые, какъ у ночныхъ животныхъ. Они жили вотьмѣ. И поэтому, должно-быть, казались испуганными.

Смолистыя вѣтви трещали — и сыпались отъ нихъ искры. Искры поднимались вверхъ вмѣстѣ съ клубами дыма, кружились и безсильно гасли.

Кредо слѣдилъ за умиравшими искрами и говорилъ. Ему не нужна была книга. Вся сказка жила въ его головѣ,— и, можетъ быть, она родилась только теперь, въ свѣтѣ костра.

И въ памяти тѣхъ, кто его слушалъ, не осталось всѣхъ словъ Кредо. Что слова? Они улетали и гасли, какъ искры костра. Но оставалось отъ искръ багровое сіяніе, и остались отъ словъ воскрешенные образы.

Земля была плоская и большая. Сонно текли молчаливыя рѣки и въ озерахъ, заросшихъ камышемъ, вода была мертвая. Кое-гдѣ поднимали свои пустынныя груди высокія горы. Но что было дѣлать человѣку тамъ, въ высотѣ? Летали тамъ орлы и коршуны, и хищнымъ окомъ смотрѣли внизъ.