– Привет, Джонни! Добро пожаловать домой, милый!
– Марта… – всхлипнул он.
Король пошатнулся, но удержался на ногах, и поднялся в колесницу, и упал прямо в объятия своей королевы.
Впереди снова мелодично пропела труба, и парад двинулся вперед, в свой бесконечный путь…
22:17, временная зона V (ВСТ)
7 ноября 1979 года, Нью-Йорк,
бар «У Папули»
Я надраивал коньячную рюмку, когда вошел Мать-одиночка. Я отметил время – 10 часов 17 минут пополудни пятой зоны (или по восточному времени), 7 ноября 1970 года. Темпоральные агенты всегда отмечают время и дату. Обязаны.
Мать-одиночка был парнем двадцати пяти лет, не выше меня, с лицом подростка и раздражительным характером. Мне его вид не понравился – и никогда не нравился, – но именно его я прибыл завербовать. Этот парень был моим, и я встретил его своей лучшей барменской улыбкой.
Наверное, я излишне привередлив. Не такой уж он и зануда, а прозвище свое заработал из-за того, что если какой-нибудь любопытный тип интересовался, чем он занимается, он всегда отвечал: «Я мать-одиночка». И если был зол на весь мир меньше обычного, иногда добавлял: «…за четыре цента слово. Я пишу исповеди для журналов».
Если настроение у него оказывалось паршивое, он пытался кого-нибудь спровоцировать на оскорбление. Дрался он жестоко, насмерть, как женщина-полицейский, – одна из причин, по которой он мне стал нужен. Но не единственная.
Он уже успел нагрузиться, и по его лицу было ясно, что люди сегодня отвратительны для него больше обычного. Я молча налил ему двойную дозу «Старого нижнего белья» и оставил бутылку на стойке. Он выпил и налил себе еще.
Я протер стойку.
– Как жизнь у Матери-одиночки?
Его пальцы стиснули стакан. Мне показалось, что сейчас он швырнет его в меня, и я нашарил под стойкой дубинку. Занимаясь манипуляциями во времени, стараешься предвидеть любую неожиданность, но тут замешано столько разных случайностей, что никогда нельзя идти на неоправданный риск.
Я увидел, что он расслабился на ту самую малость, которую нас учили подмечать в тренировочной школе Бюро.
– Извини, – сказал я. – Просто хотел спросить, как идут дела. Считай, что спросил, какая сегодня погода.
– Дела нормальные, – кисло отозвался он. – Я кропаю, они печатают, я ем.
Я плеснул себе и склонился к нему.
– Знаешь, – сказал я, – а у тебя здорово получается, я кое-что из твоей писанины прочел. Ты изумительно хорошо понимаешь женский взгляд на мир.
Тут я допустил прокол, но пришлось рискнуть – Мать-одиночка никогда не раскрывал своих псевдонимов. Но он успел достаточно накачаться и поэтому вцепился только в последнюю фразу.
– Женский взгляд! – фыркнул он. – Да, я знаю, как бабы смотрят на мир. Еще бы мне не знать!
– Неужели? – усомнился я. – Сестры?
– Нет. Могу рассказать, только ты все равно не поверишь.
– Брось, – мягко ответил я, – барменам и психиатрам прекрасно известно, что нет ничего более странного, чем правда. Знаешь, сынок, если бы тебе довелось выслушать все то, что мне рассказывали… считай, богачом бы стал. Поразительные были истории.
– Ты и понятия не имеешь, что такое «поразительные»!
– Да ну? Меня ничто не удивит. Я всегда смогу припомнить байку и похуже.
Он снова фыркнул.
– Спорим на то, что осталось в бутылке?
– Ставлю полную, – принял я вызов и поставил бутылку на стойку.
– Валяй…
Я махнул своему второму бармену, чтобы он обслуживал пока клиентов. Мы сидели у дальнего конца стойки, где я отгородил единственный табурет, уставив рядом с ним стойку банками с маринованными яйцами и прочей дребеденью. Несколько клиентов в дальнем конце смотрели по ящику бокс, кто-то гонял музыкальный автомат – словом, мы с ним уединились не хуже, чем в спальне.
– Ладно, – произнес он, – начнем с того, что я ублюдок.
– Этим здесь никого не удивишь.
– Я серьезно, – рявкнул он. – Мои родители не были женаты.
– Опять-таки ничего удивительного, – повторил я. – Мои тоже.
– Когда… – Он смолк, и я впервые за все время заметил в его глазах теплоту. – Ты тоже? Серьезно?
– Тоже. Стопроцентный ублюдок. Более того, – добавил я, – никто в моей семье никогда не был женат. Все были ублюдками.
– Не старайся меня перещеголять – ведь сам ты женат.
Он показал на мое кольцо.
– А, это… – Я продемонстрировал ему кольцо. – Оно только похоже на обручальное, я его ношу, чтобы женщин отпугивать. Это кольцо – древняя вещичка. Я купил его в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году у другого нашего агента, а тот вывез его с дохристианского Крита. – Змей Уроборос, мировой змей, бесконечно заглатывающий собственный хвост. Символ Великого парадокса.
Читать дальше