Татьяна Мудрая - Меч и его Эсквайр

Потому что принцесса уже молилась над свежей могилой – или вообще не переставала. Длинные бусы из черного с синей искрой лабрадора вперемежку с лунным камнем – так называют мягкий белый минерал со сходным голубоватым проблеском – обвивали тонкое запястье, как четки. При виде нас Бельгарда выпрямилась и протянула нам украшение.

– Они уже намолены. Так у нас принято, дедушка: приносить тем, кто спит, самоцветы двух противоположных цветов с одинаковым отблеском неба.

– Ты за одного короля молилась? – спросил я.

– Не только. Вернее, ни за кого. Пусть сам Господь решит, кому моя мольба нужнее всего, – негромко сказала она.

– Тогда, может быть, за то, чтобы все и для всех нас обошлось благополучно?

– Разве такое бывает? Все мы в руке Господней, только не надо просить Его ни о чем своем – лишь о том, чтобы всё в мире стало по слову Его. И все страхи отступят.

– Мне бы твою веру, девочка. Да пребудет с тобой Он и да заговорят с тобой все его святые сразу….

Сам я хотел услышать лишь двоих из них. Однако по дороге домой отчего-то размышлял лишь об Орте.

Почему он отказался от заместителя? Был по-своему великодушен, не желая ввязывать других в то, что счел семейной распрей? Зачем вообще принес свой Кларент на поле грядущего боя? Хотел – во исполнение древнего закона – вручить сыну после его победы? Или, напротив, желал не только умереть сам, но и потянуть за собой сына-первенца? Вряд ли он был настолько злопамятен, настолько дальновиден и так хорошо всё просчитал, как Моргэйн. Способен на добрые начинания – но не на благое продолжение сих начинаний.

А дома нас, оказывается, ждал суд. Вернее, предварительное расследование. Нет, все-таки скорее – предварительная репетиция судилища.

Оказалось, что в гостинице, как и в любом добропорядочном и благопристойном особняке, имеется обширный подвал. С толстыми стенами в мокрых потеках, здоровенным камином, который ничего толком не умеет согреть, залом и укромными каморами по всем его сторонам. Вот туда, в зал, мы и спустились.

Камин уже не горел, а едва тлел, посылая присутствующим последние отблески света, но щедро струя тепло своих углей. Близ него сидели двое: Энгерран, который весь с головой погрузился в огромное мягкое кресло, и вдовствующая королева. Три остальных моих феи расположились на стульях чуть подальше от огня и раздвинулись, уступая мне почетное место рядом с дочерью. На суровом лице Акселя играли уже скудные блики алого – он попирал собой широкую скамью с обильно наваленным на ней тряпьем, что стояла в некоем отдалении.

– Итак, собрались все, кого я звал, – начал старикан, откашлявшись для приличия: голосок у него был негромкий, однако весьма хорошо поставленный. – Дело в том, высокие господа, что подавляющее большинство из вас на грядущий вскорости суд не явится, кое – кого вызовут лишь в качестве свидетелей, но я обязан буду присутствовать безусловно и, так сказать, в трех ипостасях.

Никто не перебивал этого изящного плетения словес; что удивительно, никто не покушался и на то, чтобы влезть в наступившую паузу.

– Именно – как знаток древних законов и уложений, наблюдатель вьяве многочисленных судебных прецедентов и придворный историк.

Мы дружно помалкивали.

– Поэтому я хотел бы заранее понять, что вам известно по одному деликатному вопросу, косвенно касающемуся того дела, кое будет вскорости предложено к рассмотрению. Именно – по вопросу дальнейшего престолонаследия.

Снова пауза, которую мы держали усерднее, чем музыкант придворного оркестра – свой бесценный псалтерион.

– Слова покойного Ортоса, что в случае поражения он будто бы поступается королевскими правами своих потомков, не имеют законной силы и подтверждения, а тако же и простого смысла. Вдумайтесь сами: ведь именно его первый наследник как раз и восстал против него, тем самым погубив свое право на корню.

– Но не право своих потомков и других потомков отца, – тихо вмешалась в этот речевой поток королева.

– Да, по всей вероятности. Однако судейский триумвират будет пребывать в уверенности, что таковых нет. Во всяком случае, так обстоит дело у самого принца.

– Кажется, сьёр Энгерран, вы тянете нарочно, чтобы хоть кто-то из нас шевельнул мозгами и волей и вмешался, – проговорил Аксель со своего места.

– Именно, – старец кивнул. – Надеюсь, я достаточно вас раздражил? Итак, если отбросить новейшие обстоятельства, мы имеем налицо три фигуры. Самого принца Моргэйна. Законнейшего из законных.