Татьяна Мудрая - Меч и его Эсквайр

– Не бери в голову лишнего. На пеленки за глаза хватит и еще останется. Работай давай!

Весь этот исполненный страсти диалог проходит внутри задернутого занавеса, целость которого сторожат двое статных длиннобородых молодцов с заграничными прозвищами, отчим роженицы, отошедший от дел государственных в чине герцога, и высокий молодец с подозрительно белой кожей. Однако распоряжаются тут не они – а мелкотравчатый, хотя и весьма бодрый старикашка, весь с головы до ног в орденах и лентах, нацепленных прямо на тяжелый овчинный тулуп. Чтобы ветром не сдуло, ехидничают в толпе.

Именно Энгерран Верховный Судья громогласно объявляет:

– Королева готовится вот-вот родить.

И дает знак стражам.

Джалал с одной стороны, Икрам с другой враз отдергивают парчу балдахина в ногах кровати. Не настолько, чтобы явственно было видно лицо – это неприличие и даже святотатство, – но вполне достаточно, чтобы все убедились: царственное дитя выходит из правильного лона.

Собственно говоря, лишь тем, кто занял самые стратегически выгодные места, удается лицезреть нежную смуглоту согнутых в коленях ног и слегка обдрябшую округлость живота. Остальной обзор тотально загораживают куда более соблазнительные, хотя и прикрытые мадеполамом округлости обеих морских близняшек, которые пригнулись у тех самых царственных ног, чего-то там соображая.

Этим уникальное зрелище исчерпывается. Занавес падает, напрочь скрывая картину.

Только Хельмут фон Торригаль, королевский конюший, высоко поднимает на сильных руках ребенка, с крохотного туловища которого до самого полу ниспадает мантия – алое с золотым внутри, черное с серебром снаружи – и с торжеством возглашает:

– У Великого Вертдома ныне есть король, рожденный в законном браке. Сын принца Моргэйна и внук короля Ортоса. Кьяртан для Кларента. Чистый для Чистого. Ибо чище его воистину не рождалось на этой земле!

– Погоди, – сказал я. – Мы ж этого еще в книге не читали.

– А это не Арманова путаная каллиграмма, – ответил он. – Это сама Бельгарда выводила франзонской деревенской готикой. Аббатиса богатейшего монастыря и добрейшей души необутая клариссинка. Помнишь, я еще тебя просил в конец книги за ответом не лазить?

– Рад за нее, что исполнилась мечта. А Кьяртан-то чего?

– Вот он, – Тор захлопнул крышку и взвесил томик на широкой ладони: книга вроде как даже съежилась у него в руках. – Наш пострел как раз поспел.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, собственно говоря, он там вовсю королевствует над четырьмя провинциями плюс горы и плюс море, – ответил Хельмут. – Дитя-Меч. Дитя-Книга древних сказаний ажно при двух королевах-мамочках. Библис ведь тоже пристроилась к его воспитанию – с таким-то книжным именем. Только одного им не хватает, отец-демиург ты наш драгоценный. Чтобы ты одобрил.

– Каким образом?

– Печать поставил. Сечешь, старик?

Я понял. Стянул с пальца мой любимый опал и приложил к переплету: обручем вниз, камнем кверху. Сей же час перстень втянулся внутрь, так что снаружи остался лишь красно-черный камень, будто поделенный на разноцветные мелькающие лоскутки. Камень-паяц. Камень-Арлекин.

– Вот.

– Спасибо, мой родной. Ровно через сорок земных лет с момента возникновения у тебя бредового замысла. Отличная и многообещающая дата.

– И какой итог этого морального извращения?

– Независимость. Иначе говоря, иди и делай что хочешь. Никаких обоюдных жертв, никаких бурь и громовых ударов. В гости – это пожалуйста. Это мы с дорогой душой. Отныне и навеки.

Я покачал головой. Как странно! Хотя не страньше неба и звезд.

– Тор, но ведь мы с тобой друг от друга не откажемся?

– Пока в тех самых элизиумских полях не окажемся. Хотя вот увидишь, тебе и там понравится.

– Не высижу долго, боюсь, в тамошнем мерцании. Я стабильность обожаю.

– Тогда милости прошу снова в Верт. Или дождись, пока такой же безумец, как ты сам, изобретет похожий мир – лоскутный и достоверный, слепленный по наитию – но по наитию свыше. И по нечаянности переведет его в реал. Не думаю, что тебе придется ждать слишком долго.

На этих словах он с важностью кивнул, сгрёб со стола – нет, не книгу, а полупустую бутыль – и исчез в неопознанном направлении.