Татьяна Мудрая - Меч и его Эсквайр

Потом нашего принца ждет тот кошмар, что его отец, к чести последнего, практически вывел из употребления.

Квалифицированная казнь, предваряемая допросом третьей степени.

– Ну ты и садюга, Торри, – произнес я с расстановкой.

– Разве? Эти милые цветочки распустились из твоих собственных бутонов, – хлестко парировал он. – Да ты и сам по себе тот еще божий одуванчик. Кто им всем такие характеры заделал? Кой у кого на чердаке сплошные тараканы, да не простые, а тропические. Как их – мадагаскарские. В ладонь величиной.

– Не на чердаке, а в подвале, – машинально ответил я. Иногда ляпаешь что попало, а попадаешь прямо в яблочко мишени. Как мой любимый дедуся Фрейд говорил.

– Вот именно. В недрах подсознания. Когда б вы знали, из какого сора… Фил, да ты не волнуйся. Всё по большому счету устаканится.

– Разольется по стаканам и выплеснется в глотку, а то и просто на пол….

– Ох, да не сыпь ты мне на раны свою аттическую соль! Одного моего короля загубил и другого норовишь угробить – под свои вечные посмехушечки…

– Ну, что до Ортоса…. Понимаешь, уж такой он человек был: совершенно не получалось «думать вдаль», как говорят в моем милом Вестфольде. Хорош, признаюсь, но заклеймен своей мифической артуровой кармой. Не так уж он детально прочувствовал, на что сына обрекает. Или мстил неосознанно? Хотел гибели воплощенного позора? Я и то не скажу. Знаю одно – что вот Моргэйна обучили мыслить как следует: быстро, широко и многовариантно. И он настолько в этом преуспел, что я, по правде говоря, тогда сомневался в его победе на поединке. Сильный и гибкий разум редко соседствует с таким же умным телом, знаешь ли.

– Успех, – я постарался скривить такую гримасу, что едва не схлопотал себе судороги по всей морде лица. – Это ты будущую казнь так называешь?

– Успех – это досконально, по этапам, запланированное достижение заветной цели, – нравоучительно добавил он. – Конец противостояния. Смерть Короля-Зимы, победа юного Короля и рождение Весенней Царицы. Воплощение мифа. Заметил, что за день они выбрали? Самый что ни на есть сакрально значимый. Крутой поворот календаря. Новый владыка побеждает старого: это куда более древний и лучший обычай, чем описанный в легендах о победе Рустама над Зухрабом, Ильи Муромца над Сокольником. Время не сто́ит поворачивать обратно, понимаешь.

– Ну, ты у нас второй Энгерран Мариньи… тьфу, Энгерран Осудитель будешь. Тошнотворный Рассудитель.

– Опять оговорочка по дедушке Зигмунду. Ну не идет у тебя из головы Монфокон с его фундаментальной виселицей! Кто-то уж точно на ней раскачиваться будет. Ладно, поехали дальше. Открывай, что ли, благословясь. Где штопор? Штопор где, спрашиваю?

По королю объявили малый траур, почти незаметный из моего положения взаперти. Я еще недоумевал, отчего люди за гостиничным окном расхаживают во всем вороньем: черное с серым или почти сплошь черное с оборками-плерёзами у особо кокетливых дам. Оказывается, моего Ортоса уже на второй день отпели и похоронили, нарочито не соблюдая полного обряда. Гроб короля-преступника поместили, однако, в самом лучшем месте старого кладбища: между Олафом из Фалькенберга и Йоханом Тёмным. Ведь наш Орт заплатил за прегрешения с лихвой, не так ли?

И проникнувшись всем этим, я попросил у одной из женщин Акселя такую же одежду, как у него.

– Арми-баба, – улыбнулась эта пожилая красавица, – отчего вы всё: госпожа да госпожа? Не узнали меня разве?

Издихар. Конечно, Издихар! Бывает, что ты не умеешь сопоставить очевидное. Я же видел всех троих – отца, мать и дочку – семнадцать лет тому назад на королевском приеме. Тогда я еще предсказал Орту суровую плату за излечение от ожогов…. Какую – неужели вот эту самую? Бахиру, Моргэйна, бесславную смерть?

– Теперь я вас узнал, дорогая Розамунда.

– Представляете, сьёр Арман, – улыбнулась она печально, – тот мобилюс… Тот воздушный летун на шнурке, его свадебный подарок, еще висит под потолком одной из зал Вольного Дома. Не сносился почти – да и не с чего было. Ни детям, ни внукам играть не даю.

Я переоделся: чёрный камзол, короткие штаны с чулками, плащ. А потом мы с Розой Мира отправились на могилы вробуржских святых, чтобы помолиться за благополучный исход неких дел.

Склеп моей сестры меня впечатлил: весь мраморный и к тому же отделан мраморной крошкой. Могила Олафа была отлично расчищена, надписи обведены яркой бронзой. Королевский холм еще не успел осесть, поэтому, очевидно, его не украсили никакими знаками, кроме той охапки колючих веток, что принесла с собой наша Роза, а обвила нитью недорогих самоцветов Бельгарда.