Татьяна Мудрая - Меч и его Эсквайр

– Верю.

– Говори дальше.

– Во-вторых – главная моя цель. Отец мой король! Ты винишь меня в мятеже, я тебя – в жестокости и безрассудстве, недостойных истинного повелителя. Мы готовы погубить своих людей, и это почти неотвратимо. Но даже если мы уговорим оба полчища разойтись – разве ты захочешь отойти с миром от Людей Морской Радуги? Разве они покорятся тебе – когда они еще не начинали теснить тебя всей своей силой? Вот что я решил про нас обоих. Если нам выйти перед рядами с оружием и положиться на Суд Божий? Кто победит – тот и властвует сам и в своих потомках. Того и будут оба царства: земли и моря.

Священный Божий Суд.

Нет, тогда я не понял всего. Или понял – но лишь тогда, когда Эстрелья, тихо ахнув, на миг прикрыла щеки обеими ладонями, точно простолюдинка, и тотчас уронила назад.

– Ты моя плоть и кровь, – заговорил король после долгой паузы. – Но я согласен. Дай мне свою левую перчатку.

Левая – вызов. Правая – вассальная клятва. Я знал. Все мы знали.

Но, оказывается, знали не всё.

– Позвольте мне сказать, – послышался из-за моей спины этакий… невзрачный голосок. – Пока не совершилось то, чего уже не поправишь никаким законом…. Пропустите, будьте так добры.

И на авансцену вышел некий старичок в дряхлом чёрном сукне и остроносых прюнелевых башмаках. Однако поверх заношенного плаща сияла отлично надраенная золотая цепь толщиной в девичье запястье, а пряжки на старомодной обуви когда-то были серебряными.

– Ваше королевское величество и ваше королевское высочество, – обратился он к ним обоим. – Возможно, вы обо мне слышали, может быть, и нет. Я главный летописец города Вробурга и верховный держатель его закона, находящийся в отставке. Имя мое и былое прозвание – Энгерран Осудитель. Быть может, господин наш король и его наследник не уяснили себе, что владыка по праву, то бишь преодолевший суровый обряд, через то становится лицом безусловно священным и неприкосновенным. И хотя Его Величество имеет право выйти на поле в одиночку, однако ради Суда лучше бы ему выставить на поле своего заместителя. Ибо сразивший короля не в бою и не по воле слепого случая считается покусившимся на монарха или вовсе его убийцей. Хотя участь того, кто сразит короля в бою, почти так же незавидна. Усекновение головы.

– Что он несёт? – проговорил я, не оборачиваясь. Эстрелья только стиснула мне руку.

– За себя я привык отвечать сам, – пробурчал король себе под нос. – Не хватало еще стороннего человека подставлять.

– Наследное же право его высочества не является столь же неоспоримым и непреложным: в данном споре он выступает как простой дворянин, пусть и высокого ранга. Поэтому, принимая вызов на суд чести или даже на суд высших сил, господин наш Ортос тем самым дает согласие не на одну лишь свою гибель, только в некоей степени вероятную, но и на совершенно неизбежный позор своего антагониста. Участь же последнего нимало не зависит от того, признает ли Бог его правоту, ибо в данном случае Бог вынужден будет взять в десницу Свою неподобающее Ему орудие. Усугубляет вину сего орудия еще и то, что именуется на языке правосудия кровной связью первой череды, или ступени.

– Сьер Энгерран, вы не можете сказать просто и кратко, чтобы уж последний недоумок среди нас понял? – спросил Моргэйн, дождавшись, когда тот вынужден будет сделать паузу для того, чтобы набрать воздуха в хилую цыплячью грудь. – Мы с отцом неплохо изучили законы, которые касаются нас непосредственно.

Тот нисколько не обиделся.

– Говоря языком простонародья, королю ничего не сделается, кроме раны и относительно лёгкой смерти, – покачав головой, ответил тот. – А вот покусителю грозит жесткое профессиональное дознание и таковая же профессиональная, сиречь квалифицированная, казнь. Двойная: как цареубийце… и как убийце родного отца, что ещё менее может быть прощено.

– Благодарю вас, – Моргэйн поклонился без тени насмешки. – Это меня вполне устраивает, если мы добьемся результата. Цена вроде не так высока. Вот моя перчатка, отец. Левая. Как-то я отвык их носить – еще в Ас-Сахре началось. А еще и покойный Фрейр надо мною трунил, что, дескать, белоручку на море узнают по свежим мозолям. Возьмешь, твое величество?

«Его подарок», угадал я мысленное продолжение этих слов.

Ортос чуть покраснел и буквально вырвал из протянутой руки изящную вещицу из плотной замши.

– Только не пеняй на меня Всевышнему, малыш, – процедил он сквозь зубы, стискивая пальцами замшу в комок.