Андрей Валентинов - Механизм Времени

Четыре...

Волной прибоя надвигался топот. Не знай Торвен, насколько узок проход — решил бы, что в подземелье ломятся боевые слоны Ганнибала. Скрежет когтей по камню, шуршанье, плеск... Нет, и впрямь — плеск!

...три. Два. Один.

Добрались!

Дверь — копия предыдущей — захлопнулась за спиной. Зануда устало прислонился к стене, перевел дух. Достал платок, вытер пот с лба.

— Благодарю за помощь, господа. Теперь уходите. Здесь я управлюсь сам.

— Вы уверены, гере?..

— Абсолютно. Бего-о-ом... марш!

Послушались. Унеслись.

— Рад видеть вас в добром здравии, дядюшка Торбен!

Непослушными пальцами Зануда расстегнул верхнюю пуговицу сюртука. Ему вдруг сделалось жарко. Напротив, на скамеечке, сидел Воплощенный Романтизм, положив руку на зловещего вида рычаг. Самое место для поэта! — подвалы замка, коридор уводит во тьму...

Ах, наш милый Андерсен!

— Что вы тут делаете?!

Длинный Нос обиделся.

— Я, между прочим, на боевом посту! Выполняю задание гере Эрстеда: дежурю у заветного рычага...

— Задание? Что вы мне врете!

— Я!.. я — правду...

— Гере Эрстед все время был рядом со мной! Он никак не мог дать вам задание. И вообще — почему вы не в сушильном шкафу?

— Там места мало... хлам там, я не помещаюсь...

— А здесь, значит, помещаетесь? У рычага?!

— Это очень важный рычаг! Ну хорошо, пусть не гере Эрстед... Меня тут лаборанты оставили. Сказали: каждая рука на счету. Им воевать хочется! — а я, значит, дежурю. Вроде как часовой под домашним арестом...

— Благодарю за службу, юнкер Андерсен! Я принимаю у вас пост. Вы возвращаетесь в распоряжение...

Романтизм возмутился:

— Ну уж нет! Это дело поручили мне! Никуда я не уйду.

Обыкновенно бледный, поэт раскраснелся, как от жары. Торвену очень хотелось погнать Ханса Христиана взашей — но воспитание не позволяло. А уж пререкаться с нахальным пиитой...

— Смотрите! Они уже здесь!

Забыв о раздорах, оба прильнули к смотровому иллюминатору. Сквозь толстенное стекло зала смахивала на гигантский аквариум. Первой вбежала гиена — закружила, понеслась вдоль стен, ища выход. Впервые Торбен Йене Торвен увидел тварь при свете, да еще так близко. Жуткие когти на мощных, кривых лапах. С боков космами свисает шерсть — темно-рыжая с подпалинами. Спина горбом...

Что же это такое, в самом деле?!

Гиена безошибочно определила, что за ней наблюдают — оскалилась в зловещей гримасе. Добравшись до запертой двери, стала с душераздирающим скрежетом драть ее когтями.

— Адская гончая! — восхитился гере Андерсен. — Какая прелесть!

Вслед за зверем в залу начали протискиваться мертвецы. "О Боже!" — Торвен задохнулся, едва удержавшись от крика. В числе первых шел сеньор-сержант Ольсен, ухмыляясь простреленным ртом. Аркебузу ветеран держал за ствол, как дубину. За ним тащились синюшные свеоны , тараща слепые бельма. Вокруг шей — "жабо" из водорослей, лица изъедены рачками и рыбами...

Накатил приступ тошноты. Рядом затравленно икнул Воплощенный Романтизм. Душно! Воздуха мне, воздуха! Лицо пылает, как в лихорадке, тело горит. Кажется, одежда сейчас задымится и вспыхнет...

За гостями тянулись цепочки мокрых следов. С утопленников текли ручейки грязной воды. "Как бы не замкнуло раньше времени! — забеспокоился Торвен. — Нет, спешить нельзя. Пусть соберутся все."

Мертвецы прибывали. Кое-кто размеренно колотил в запертую дверь. Дверь вздрагивала, но держалась. Доски в три пальца толщиной! — лишь бы петли не подвели...

— Вы видели?! Наш сторож!

— Видел...

В залу втянулся кипящий вихрь, похожий на кашу, сбежавшую из кастрюли. Каша бурлила, лилась через край — мелькнул лоскут кожи, утыканной иглами, ряд зубов-крючьев; вбок уползло, извиваясь, бородавчатое щупальце. Опасно завибрировала стена-многослойка. Тяжкий рокот сочился через дерево, камень и металл, давил на уши, сотрясая тело горячечным ознобом. Воздух комом застрял в глотке — ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Пора!

Он потянулся к рычагу — и отпрянул. Перед лицом встала жаркая стена огня. Этого не могло быть. Вокруг камень! Здесь нечему гореть!.. Но все чувства взбунтовались, не желая подчиняться приказам рассудка. Рычаг обжег пальцы. Искалеченная нога подвернулась, и Зануда растянулся на полу.

Мальчишка в горящем доме. Дым разъедает легкие. Отца нет, и мамы нет; он — один на один с миром, объятым пламенем. Багряные змеи ползут, жадно лижут половицы, шипят вкрадчиво:

— My baby! My sweet baby!..