Андрей Валентинов - Механизм Времени

Донна Анна лицом к лицу встречала Каменного Гостя, заслоняя любовника собой. Офелия с отравленной шпагой рвалась к безумцу-Гамлету: "Принц, у меня от вас есть подношенья! Я вам давно хотела их вернуть..."

— Лейтенант!

Бабочка взлетела. Большая, ослепительно яркая — вспышка в ночи. Не песня — рык. Ненависть, презрение, надежда в едином нечеловеческом звуке. На огонь, в пламя, сама — пламя, сама — пожар. Расшвыривая утопленников, опережая гиен, Пин-эр неслась вперед — молния из тучи, дочь грозы, хлопая убийственными крыльями...

...и врезалась в статую.

— Уходим, Торвен!..

В голосе полковника — усталость и боль. Видать, заныла сломанная рука. Зануда с сочувствием вздохнул. Он еще успел увидеть, как погиб Ольгер, Принц Датский. Страж-изменник Эльсинора вздрогнул, пошел сеткой трещин, валясь с поддерживающей его ладони. Миг — и рукава халата взметнулись над грудой бессильного мрамора.

А бабочка уже гнала растерявшуюся свиту прочь со двора.

— Уходим, уходим...

Надвинулся громоздкий силуэт Башни. Зануду тащили под руки, не давая оглянуться. Он мог только слышать. Далеко позади, вне замка, бабочка заканчивала свою песнь. Ей вторил гром — гроза наконец-то одумалась, накрыла Эльсинор рокочущим покрывалом. Дождь медлил, зато трезубцы молний — настоящих! — били, не переставая.

Одна, другая, третья...

Его ослепило. Словно какой-то шутник решил порадовать защитников фейерверком. Горящие цветы расцвели над черепицей крыш. Вернулся день, обнажив скрытое — ровный квадрат двора, острый силуэт донжона, гладкую кладку Башни, застывшей в грозном молчании.

— То была галерея, панове? — с истинно светским любопытством осведомился князь. — Когда мы уходили, юнаки носили туда порох...

— Да, — подтвердил Эрстед. — Казимир, бери левее. Подземный ход — там.

Башмаки скользнули по булыжнику. Глухо ударил о камень приклад — ружье упрямый лейтенант Торвен волок с собой. Цель была близка — открытая дверь первого этажа, одна из нескольких в этом крыле. Такая же, как сестры-близняшки, за исключением странных колонн по бокам — массивных, темных до черноты. Теперь, когда деревянная галерея взорвана, попасть в Башню можно лишь отсюда.

...бабочка!

Посмотреть назад он сумел на пороге, когда его отпустили. Оперся на ружье, крутнулся, устоял на ногах. Двор пуст и гол. У ворот плавает серое облачко. Шум драки стих. Стал слышен перестук капель по брусчатке — дождь соизволил начаться.

Дождь...

— Все готово, гере Эрстед!

Их встречали. Дон-кихотская бородка — и рыжая шевелюра.

— Вы идите, а мы за вами!

— Мы Арне дождемся. Он на донжоне... наблюдатель...

— Вместе, — разлепил губы полковник. — Мы тоже... Подождем.

Дождь свирепел, не капал — лил вовсю. Гроза разбушевалась. Молния, молния... Земля подпрыгнула. Неужели рьяные викинги решили взорвать галерею по второму разу? Для пущей верности?

— Громоотвод! — Дон-Кихот переглянулся с рыжим. — Прямо в Башню!..

Настал черед переглядываться остальным. Расхохотался Андерс, оскалил зубы гере Зануда, сверкнул окулярами Волмонтович.

— Банка!!!

— Живем, майне герен!

— Я здесь!

Из темноты вынырнул паренек в насквозь мокрой одежде. Белокурые волосы — торчком, в левой руке — кавалерийский пистолет, определенно из экспозиции. Пятый зал, отдел "Семилетняя война".

— Гере Эрстед! Когда я уходил с донжона... У берега... словно каша вскипает!..

Зануда хотел переспросить, уточнить у торопыги. Каша — какая именно? Со смальцем, или без? И вообще, что за поэзия в устах будущего ученого? Хотел, да не успел.

— Пин-эр!

1

Девушка шла по двору — спотыкаясь, опустив голову. Исчезла бабочка, сгорела в огне; спета ужасная песнь. Шелк халата — в мокрой грязи. Затерялся тонкий поясок. Влажные, отяжелевшие волосы упали на плечи.

Усталый, еле живой человек уходил от Смерти.

Смерть не торопилась — ползла сзади. Гиены трусили осторожной рысцой, стараясь не подходить слишком близко. Топали "потопельники" — обмякнув, утратив боевой задор. Топ-топ-топ...

— Целься!

— То им, пшепрашам, как элефанту — дробина, — Волмонтович одернул сюртук, аккуратно снял окуляры, отдал полковнику на хранение. — Арии не обещаю. Литвинская партизанская, a capella. "Песня повстанческого коня", господа...

Постоял секунду-другую, собираясь с силами.

Бледность вернулась на щеки князя. Не воск манекена — синева стали. Как у покойника, заострились черты лица. В глазах, запавших от усталости, отразились вспышки молний: горячие, желто-алые огоньки. Дрогнули сухие губы: