Игорь Азерин - WW III. Операция «Эпсилон»

«До ракетного удара осталось примерно шесть минут», – раздалось из громкоговорителей системы оповещения. Напарники ускорили шаг. Дошли до ворот в металлической ограде сквера и старых гаражей, напротив был проход между двумя домами. Свернули в проход, потому что увидели, как туда же бегут несколько человек. Во дворе оказалось много народу, около полусотни. Эти люди плотно столпились возле одного из подъездов кирпичного здания с верхней достройкой. Вероятно, там был вход в подвальные помещения. Одни скрывались за чёрными железными дверями, а во двор стекались другие. Невдалеке от входа были навалены несколько куч мусора. Скорее всего, его жители вынесли из своего подвального убежища после первой тревоги. Ильяс и Артём побежали к спасительному входу в бомбоубежище.

Здесь никто не преграждал путь, отсеивая чужаков, но у входа в подвал образовалась настоящая давка. Чем меньше оставалось времени до удара, тем яростнее люди вжимались друг в друга и толкались. Разносилась ругань, истошные женские крики, плачь и визг детей, лай и скуление собак, которых хозяева несли или тащили за собой. Возникали потасовки. У соседнего дома происходило то же самое.

Тем не менее, за две минуты до удара, если верить оповещению, Ильяс и Артём были уже в убежище. Тут была страшная духота и вонь. Через весь подвал шёл коридор в виде низких проходов в стенах. Людская очередь шла по нему, расходясь вправо и влево. Напарники также пошли по коридору, пригибаясь под шпалерами электрокабелей, перешагивая через трубы и пороги. Большинство народа шло до конца подвала, пытаясь найти помещение посвободнее и попрохладней, но везде было душно и людно. Ильяс и Артём тоже дошли до конца своеобразного тоннеля, а упёршись в стену, стали проталкиваться обратно, теперь уже более внимательно приглядываясь к боковым помещениям и людям в них.

Скандалов здесь не было, многие говорили вполголоса. По-прежнему плакали дети, издавали нервные звуки животные, а с улицы доносился вой сирен. Раскрасневшиеся влажные лица, тревожные голоса, дети, прижимаемые к груди… взгляды, взгляды, взгляды… тревожные взгляды. Душное, тёмное, пыльное подземелье, смотрящее на тебя сотнями испуганных глаз.

Некоторые передавали шёпотом друг другу: «Осталась одна минута», потом: «Осталось меньше минуты». Когда осталось меньше минуты людские голоса совсем стихли. Только снаружи, у входа, раздался единый выдох-стон, сопровождающий последний натиск. После этого разнёсся женский крик:

– Боже мой, ребёнка моего раздавите! Ну вы, мужики! Или вы не мужики?!

В крике этом был надрыв, усилие – видимо, молодая женщина упиралась в стену, пытаясь оттеснить толпу. Послышался мужской голос:

– Да не давите, вы! Все зайдём! Осталось-то человек пятнадцать!

Ильяс и Артём были уже в десяти шагах от входа.

– Давай здесь, – сказал Рахматуллин, осознав бессмысленность поисков лучшего места, и свернул налево.

– Давай, – Артём последовал за ним. – Выбирать не из чего. Хорошо, хоть блох нет.

В помещении, в которое они шагнули, все места вдоль стен были заняты. А места представляли собой ветхие стулья, табуреты, скамьи и даже дощатые ящики и мебельные тумбочки. Эта же повидавшая виды жёсткая (в основном) мебель пересекала подвальную комнату тремя рядами. Впрочем, тут были два хотя и потёртых, но мягких кресла: на них расположилась молодая пара с двумя детьми и глазастой китайской собачкой. Собачка недовольно глядела на всех и время от времени лаяла, а хозяйка поглаживала шавку по голове и шептала: «Муся, успокойся. Ну, Мусечка, ну успокойся».

В подвале становилось всё тише, и вот уже стало слышно, как на улице диктор каждые десять секунд повторяет: «До удара осталось меньше минуты». Ещё было движение в коридоре, кто-то заглядывал в помещения, но уже послышался осипший голос:

– Всё, Михалыч, закрывай дверь! Кто опоздал, пусть в другое место идёт. Всё, нет уже никого. На вот, подопри этой трубой.

Послышался скрежет и стук.

В комнату вошло ещё человек пять.

– Садитесь, садитесь сюда, ребятки, – обратилась пожилая женщина к Ильясу и Артёму; она подвинулась и взяла на колени старую матерчатую сумку, лежавшую рядом с ней на стуле.

Парни поблагодарили женщину и сели: Ильяс – на стул, Артём – возле него на тумбочку.

– Это я принесла, – говорила дама, – два стула, тумбочку и пуфик. Ещё муж покойник на лоджию поставил, жалко было выбросить, а вот дожила я… сгодилось добро. Да уж лучше не понадобилось бы. Олег Иванович со своими ребятами сюда приволокли, я их попросила.