— Семь, восемь, девять.
Я кое-как пролез сквозь дырку в подвал, не спеша потащился за русским вниз по ступеням. Удачи, господин президент. Выстрелы едва слышались, отбивая последние секунды жизни нашего, с товарищем, заслона. Жаль, что вот так, хотя…
— Девятнадцать!
На несколько ступенек пониже меня Сеня замер. Маленький карманный фонарик вспорол сгустившуюся тьму, выписывая на облупленных стенах замысловатые зигзаги.
— Остался один.
Один. Я понял его с полслова. Один патрон в патроннике пистолета — страшный Рубикон, за которым притаилась смерть. Санчес обречён, осталось выбрать: или растерзают хищники в человеческом обличии, или…
Грянул выстрел. Семен, молча, кивнул, нарисовав лучом на голубой облезлой краске огромный двухметровый крест.
— Идёмте, профессор, окончена наша миссия.
— Интересная история, Виктор, занимательная. Признаться такого я раньше не слышал!
Седой собеседник устало поднялся, закрыл толстый потёртый блокнот.
— М, да!
Маленький, похожий на зажигалку диктофон, сухонький старикашка небрежно сунул в боковой карман потрёпанного пиджака, туда же спрятал синий огрызок карандаша.
— Я, свяжусь с вами, Виктор, — он мгновение помедлил на пороге моей скромной обители, порылся свободной рукой в висевшей на плече котомке.
— Жизненно! Такое читатели любят. Прекрасный материал для нового романа.
Старикан вынул из вороха вещей пожелтевшую обтрёпанную книгу, разгладил морщинистой ладонью загнувшуюся обложку.
— Хочу вам подарить, — он помялся, — хочу подарить свою книгу.
Старичок почему-то покраснел, нервно переминаясь с ноги на ногу.
— Моя первая, уж необезсутте, последний роман раскупили, а эта почти раритет.
Довоенное издание.
Я глянул на ворох бумаги в его руке, представляя, сколько народу её прочло.
Наверно, Дмитрий неплохой автор, коль живёт на Павелецкой. Богатая станция.
Бывал там однажды: частота, порядок, пальмы в кадках, даже фонтанчик есть.
Одним словом — прибежище толстосумов и пройдох. На богатея Дмитрий не тянет, одет словно бомж, а пройдоха.… Хотя всё возможно.
Я поднялся со старого кресла, взял у него книжицу.
— Прочту на досуге.
На досуге. Для досуга у меня на полке Толстой, Тургенев, Чехов на худой конец.
Взгляд царапнул белёные стены крохотной комнатёнки, на миг задержался на полочке для книг. Дикинс, томик Шекспира, Пушкин. Я вообще-то не любитель беллетристики, хотя среди трёх десятков книжек найдётся и Жюль Верн.
Сухонький старикашка кивнул, хлопнул ладонью по котомке.
— Ну, мне пора.
Я тоже кивнул. Признаться, он мне уже порядком надоел. Ходит, выспрашивает.
Хочет наверно разжиться на моей истории. Металлическая дверь хлопнула, визитёр исчез в переходе. И, слава богу. Всю комнату провонял табаком. Я взял массивную пепельницу — осколок хрустального плафона с соседней станции, вывалил содержимое в мусорку.
Как давно это было, будто вчера. Сенька, я, Мишка и Саша. Где они теперь?
Минуло два года, как мы расстались, и ничего. Ходили слухи, что они всё же добрались до выродков из Лонг Бич, надрали задницу по полной. Но видимо отвернулась от парней фортуна, кинула в последний момент.
Я потёр щетинистый подбородок, поглядывая на часы над кроватью. Шестнадцать сорок, через час занятие. Лучше не опаздывать. Почитаю, сегодня детишкам шекспировского «Короля Лир», а завтра займёмся Пушкиным.
Томик английского классика перекочевал с полки в боковой карман ветровки, взгляд упал на сочинение местного романиста. Дмит… …уховский. Кто же так читал неаккуратно? Полустёртые буквы обложки едва угадываются под рисунком подростка с Калашниковым — «Метро 2033».
Представляю, что он здесь накропал. Сплошное насилие, чернуха, долбаный экшен. Я повертел пухлый набор страниц, швырнул, не глядя в мусорку. Главное, чтоб про меня не настрочил какую-нибудь муть. Знаю я их, писатели — журналюги — охотники за грошовыми сенсациями. Напишут, напридумывают, наврут с три короба, лишь бы купили. Публика глупа. Ей бы хлеба и зрелищ, а на остальное чихать. Главное чтоб не выставил идиотом.
Я взялся за ручку, потянул дверь. А, в сущности, какая разница. Через месяц меня уже здесь не будет. К чёрту: Москву, Метрополитен имени вождя мирового пролетариата, местные дрязги и пересуды. Впереди Сибирь, чистый байкальский берег и девственная природа. Последний нетронутый уголок на нашей радиоактивной планете.