Евгения Сафонова - Ми

— Но я — не они! Я не смогу быть таким!

— Ошибаешься, — она улыбнулась и протянула мне то, что держала в руках. — Сыграй, пожалуйста. Сыграй… им. И мне.

Я долго смотрел на неё. Потом дрожащими пальцами взял скрипку.

До боли знакомое лакированное дерево обожгло почище тока.

Откуда-то снизу донеслось заученное наизусть фортепианное вступление.

— Моцарт? — прошептал я.

— Да.

— Я эту сонату играл на конкурсе…

— Давай, Бо, — Ми легко, но непреклонно коснулась ладони, сжав мои пальцы вокруг грифа. — Четыре такта.

Я положил инструмент на плечо и вскинул смычок, слушая мелодию, плачущую в ми миноре.

Ми…

А потом я коснулся струн — и заиграл.

Первые звуки родились слабыми и неуверенными, отвыкшие пальцы двигались с неуклюжестью слепых котят… но, Господи, это было лучшим, что я испытывал в жизни. Я играл и понимал, что сейчас, только сейчас — я снова живу.

А потом слабость и неуверенность отступили куда-то, как и балкон, и стоящие внизу — и я остался один на один со скрипкой в солнечной пустоте; а мелодия взлетала из-под моих оживших пальцев и плела в золотой высоте кружево звуков, и поднималась ещё выше, и пела, и молилась, и твердила «спасибо, спасибо, спасибо»…

И я взбежал наверх последним головокружительным арпеджио, ярким сверкающим пассажем, рассыпав ноты жемчужным дождём — а потом действительно открыл глаза.

Мои руки были всё так же сложены на коленях, и Ми всё так же сидела, поджав ноги, глядя на меня. Глаза её были усталы и мудры.

— Спасибо, — произнесла она. — Было вкусно.

— Кто ты?

— Всегда есть люди, которые потеряли свой путь и заплутали. Такие, как ты. Я вывожу их на правильную дорогу, — она мельком улыбнулась. — Что-то вроде хранителя заблудших, только и всего.

— И ты поэтому здесь? Из-за меня?

Она кивнула.

— И, конечно, не случайно зашла в мой магазин?

— Прости за ложь. Не хотела тебя пугать.

Я отвернулся. Помолчал.

— Спасибо, — произнёс я после.

— Я надеюсь на несколько иную благодарность, чем просто слова. И ты знаешь, какую.

Я тихо достал из кармана мобильный, нашёл в телефонной книжке хорошо знакомый номер и нажал кнопку вызова.

— Алло?

— Алексей Михайлович… это Боря вас беспокоит.

Казалось, я спиной слышал улыбку Ми.

— Ну и ну! А я уж думал, ты никогда не позвонишь, — за все годы обучения я редко слышал, чтобы бывший преподаватель так радовался. — Как твои дела?

— Живу помаленьку.

— Чем помочь?

— Алексей Михайлович, мне нужна ваша консультация.

— Никак хочешь снова заниматься?

— Да, — я сжал телефон в пальцах. — И снова поступить.

Смешно, но я опять стал первым. Три года пропуска наверстались быстрее, чем я думал, и к июлю я играл почти так же технично, как раньше. И гораздо взрослее.

В день, когда вывесили список поступивших, Ми была занята на работе, и я со спокойной совестью засиделся в ресторане с родителями. Они очень радовались, мои родители. За прошедшие три года я не слышал ни слова упрёка за моё решение, но только сейчас понимал, как они страдали за мою загубленную жизнь.

Я уже не вспомню, что дёрнуло меня по пути домой проверить почтовый ящик, но я вдруг увидел там знакомый жёлтый конверт. Прямо в подъезде развернул письмо на тетрадном листке — а потом, не обращая никакого внимания на встревоженные крики родителей, подорвался и побежал.

Ми ждала меня там, где и написала: на Пушкинской, в центре зала. До закрытия метро оставался ещё час — но почему-то на станции не было никого, кроме неё.

— Ми! — в светлом платье и атласных туфельках, с распущенными волосами — она походила на ангела, как никогда. — Что случилось?

— Ничего особенного, — в глазах её был покой, который мне не понравился. — Я просто хотела попрощаться.

— Попрощаться? Ты… куда ты?

— Я больше тебе не нужна.

— Не говори глупостей, — я взял её за плечи. — Нужна. Каждый день, каждую минуту. Всю жизнь.

— Правда?

— Ты вернула мне эту жизнь. Ты вернула мне её смысл. И не в представлении том дело. Я заиграл вновь, потому что ты попросила, — я коснулся ладонью её щеки, провёл кончиками пальцев от скулы до подбородка. — Я живу и играю только для тебя.

— Вот как, — лицо её сделалось грустным. — Прости.

— За что?

— Я не хотела так тебя привязывать, — она мягко опустила мою руку. — Прости, пожалуйста.

Темнота туннеля взревела знакомым шумом, и мимо понёсся, тормозя, поезд. Странный, какие сейчас уже не ходят: жёлто-бежевый, с круглыми фарами, кожаными пружинными диванчиками и светильниками-бра. А ещё абсолютно пустой.