Евгения Сафонова: Ми

Когда поезд остановился, то гостеприимно разомкнул створки двери — одной-единственной. Прямо напротив нас.

— Вот и всё, — Ми отступила на шаг. — Мне пора.

— Нет! — рывком я обнял её, прижав к себе. — Ми, не уходи! Ты сама говорила, что нельзя покидать тех, кого любишь!

— Я — хранитель заблудших, Бо. А заблудших на этом свете очень много. И я нужна им.

Я держал её в своих руках, держал, как никого и никогда, и Ми не делала ничего, чтобы вырваться — но я чувствовал, как она ускользает, отдаляется, и не в моих силах её удержать…

— Я не смогу без тебя!

— Ты сильнее, чем думаешь.

— Моя музыка…

— Твоя музыка никогда не умрёт. Даже если всё на этом свете покинет тебя, она будет с тобой. Ты будешь играть, и знаешь что? Если ты будешь играть для меня, я всегда это услышу. И когда твоя скрипка засмеётся, я тоже буду смеяться, а когда она заплачет, я буду плакать вместе с ней.

— Не уходи…

Нетерпеливый сигнал поезда эхом разлился по платформе.

Ми тихо отстранилась, и я сам не заметил, как разжал руки.

— Я не могу остаться. Но ты утешишься в конце концов, и ты будешь рад вспомнить обо мне. Так было всегда и со всеми, и так и будет, — она положила руки мне на плечи, привстала на цыпочки и легонько коснулась нежными губами моего лба. — А сейчас меня зовут.

Я смотрел, как она отворачивается и делает шаг — прочь от меня.

— Ми…

Она обернулась через плечо:

— Да?

— Я люблю тебя, Ми.

И в последний раз я увидел, как она улыбается.

— Спасибо, — она склонила голову, словно в поклоне. — Прощай, Бо.

А потом, больше не оглядываясь, зашла в поезд, который в тот же миг закрыл двери и тронулся с места.

И вдруг я оказался посреди станции, полной народа, равнодушно идущего мимо — а я стоял и плакал, как ребёнок, плакал, как последний дурак. Плакал тем более отчаянно, что знал: мои слёзы уже ничего, ничего, ничего не изменят.

Когда я пришёл в её квартиру, она была пуста, и соседи сказали, что она пустует уже несколько лет. Коллеги с сожалением сообщили, что Ми уволилась.

С тех пор прошло двадцать лет. Я живу на две страны, у меня любящая жена и прекрасная дочь, которую зовут Мия. Завтра у меня очередной самолёт, через день — гастрольный тур по Германии с Венским филармоническим оркестром, а я сижу у камина в своём коттедже со стаканом виски и ностальгирую, как последний старик.

Истинный свет любит ровно и постоянно, никого не выделяя в любви. Его любовь не отбрасывает тени желаний, собственности или ревности. Его любовь не может привести к падению.

Простым смертным не дано познать такой. К сожалению или к счастью — не мне судить.

Я никогда не рассказывал о Ми своей семье. Я никогда не расскажу о Ми своей жене. И только скрипка моя знает, почему она снова поёт под моими пальцами. Скрипка — и те, кто смог бы расслышать, о чём она поёт. Но это, наверное, сделала бы только Ми.

Я не хочу её видеть. Я знаю, что она останется всё той же девчонкой, едва-едва повзрослевшей — а я уже не тот мальчик, которого она знала: линзы очков всё толще, брюки с каждым годом ширятся в поясе. Пускай лучше она запомнит меня таким, каким я был. Юным, романтичным, нерешительным заблудшим Бо.

Я не хочу её видеть. Но почему-то каждый раз, когда я захожу к родителям, в дом, в котором я провёл своё детство и юность — я проверяю почтовый ящик и вспоминаю тот обычный рабочий день. Тот обычный зимний вечер. Тот год, когда мне было двадцать один.

То время, когда я встретил Ми.

12 июня 2013 г.