Александр Бруссуев - Радуга 1

Людмила, дождавшись мужа, плакала, как по покойнику — она все поняла, когда Иван вытащил смятую квитанцию и простенький крестик (кольцо он одел на руку еще в мастерской). Она пыталась предложить найти адвокатов, пойти в газету, снять побои, писать заявление в прокуратуру, вывести всех сволочей на чистую воду, но Иван очень деликатно отмахнулся:

— У этого сержанта брат — прокурор. Понимаешь, когда приходится по долгу службы постоянно соотносится с законом, происходит путаница. Все обязанности легко подчиняются правам. Те, разрастаясь, становятся капризами. Все зависит от человека и от той среды, в которой он произрастает. Это, как у врачей: постоянно сталкиваясь с человеческой болью, они все становятся циниками. Но есть ведь и хорошие, и плохие врачи. Это уже, как повезет. К хорошим — очередь на прием длиннее.

— Ты хочешь сказать, что тебе просто не повезло? — успокаиваясь, спросила Людмила.

— Я хочу сказать, что мне надо из дому убрать все свое снаряжение. На время, чтоб при внезапном воплощении моей паранойи в жизнь, не возникло ни у кого лишних вопросов.

Иван собрал весь свой диггерский инвентарь в походный рюкзак и собрался уходить.

— Ваня! — сказала жена. — Ты простил того сержанта?

— Я скоро вернусь, — ответил Ванадий и закрыл за собой дверь. Уже выходя на улицу, он добавил сквозь зубы:

— Никогда не прощу.

Он моргнул и, открыв глаза, очень удивился…

Саша Матросова завезла дочь к родителям, сама же отправилась на дачу. Там отдыхал от ратных подвигов диковинный меч Радуга — она так до сих пор и не привезла его обратно в хранилище. Наконец, решив, что рано или поздно это сделать все равно придется, она решилась. В «Дуге» выпала очередь дежурить Шурику, поэтому можно будет избежать лишних вопросов.

Клыки покойного Куратора так и лежали в ножнах, никому не нужные, но от этого не менее ценные. Она переложила их в сумку, упрятала меч в свое родное вместилище, собираясь также уложить к клыкам, но решила хлопнуть на дорогу кофе.

Саша одела ножны с клинком за спину, взяла в одну руку кружку с питием, в другую — сумку и вышла на улицу. Минуло три недели с того времени, как пропала Радуга. В мире ничего не изменилось, разве что у некоторого посвященного люда повысилась степень тревожности.

Она моргнула и, открыв глаза, очень удивилась…

Майор Макс сидел в своем кабинете и ждал визита приятеля Юры Мартыненкова. Он приготовил коньяк, настругал нехитрую закуску и теперь, покончив с приготовлениями, прохаживался взад-вперед. Со стены пучил глаза портрет президента, Макс старался держаться к нему спиной.

Парни, насевшие на Юру, были никем, и звали их никак. Они не были в армии, у них не было достаточного образования, только техникум с непроизносимым названием, но они уже судили о мире, точнее — о людях, его населяющих, с высоты своего высокомерия. Даже общаясь с Максом, случившимся в гостях в «родной» управе, они одинаково дерзко и презрительно построили манеру своего поведения — чужой мент для них был никто. Конечно, можно было их разделить, тогда гонор перед сотоварищем не позволил бы вести себя по крайней мере невежливо, но майору было любопытно узнать, насколько далеко простирается у этих парней уверенность в собственных силах.

В принципе, эта встреча уже ничего не решала: оба «супермента» совсем скоро получат повестки из военкомата и никакие бумажки с ходатайствами, никакие медицинские справки не смогут спасти их от службы в родной Армии. Знакомый военком, зауважавший Макса, как некоего ветерана, сделал стойку на отправку парней в «дикую дивизию». Так именовалась часть в глухом углу, «славившаяся» неуставщиной. Пусть узнают жизнь с другой стороны. Тогда их ненависть ко всему живому будет иметь под собой вполне реальную основу, либо исчезнет напрочь.

На невинный вопрос: «В армии-то служили?», один ответил, потрясая искренностью:

— Чего я — дурак, что ли?

Другой только фыркнул.

— А вот мне довелось. Целых два года, — сказал Макс. — Тогда, выходит, я — дурак?

Парни только пожали плечами. Но так у них это получилось презрительно, что Макс ударил одного кулаком в лицо, другого — ногой под живот. Оба, пораженные до глубины души, повалились к стене.

Никто майора не упрекнул. Предполагали, наверно, что контуженный. Да и «суперменты» были известны своими морально-волевыми качествами.

Теперь Макс ждал Юру, чтобы поделиться известием: того оставят в покое. Хотелось об этом поговорить в стенах, где очень редко делают людям добро.