Александр Бруссуев - Радуга 1

Аполлинарий прощался с каждым сотрудником персонально, жал руки, ободряюще хлопал по плечам, даже улыбался.

Когда очередь дошла до их троицы, Кеша заговорил первым:

— Если бы мы были очень беременны, то Вы бы успокоили: может рассосется?

— Замечательное сравнение, — ответил Аполлинарий. — Когда завершится все светопреставление, подходи к нашему офису. Может быть, найдется для тебя работа.

— Хорошая шутка, — закивал головой Кеша. — Буду помнить всегда.

— Судный день должен еще как-то перерасти в битву Света и Тьмы, Добра и Зла, — продолжил Аполлинарий.

— Рагнарек? Есть в этом уверенность? — усмехнулся Шурик.

— Поживем — увидим, — сказал шеф «Дуги».

— Только за кого мы будем: за добрых или за злых? — спросила Саша.

— Неправильная постановка вопроса, любезная Александра Александровна, — отрицательно мотнул головой Аполлинарий. — Мы будем за хороших, уж будьте уверены.

— Еще бы знать, сколько осталось! — сказал Шурик.

— Быть может, на наш век еще хватит, — опять вставил свою реплику Кеша. — Раз нас никто не предупредил о конце света, может быть отсутствие Радуги — это предупреждение? Посмотрит потом Бог на нас на всех и простит. Мы же исправляемся, в церковь, вон сколько народу на службы ходит! Пошлет он ангелов карающих на новые Содом и Гоморру, да и вывесит снова свое семицветье.

— Это, что ли, на Москву и Вашингтон? — фыркнул Шурик.

— Ну почему сразу Россия и США? Есть ведь и другие супердержавы. Сомали, например. И еще Пекин. Никто и не заметит вреда.

— То-то и оно, что не заметит, — кивнула головой Саша. — А может быть, действительно, на наш век хватит?

Ванадий Чеславович Вонславович был в изрядном замешательстве. Уж минули почти три недели, как он вылез из пещер Андрусовской пустыни, а богатство в руки, точнее — кошельки, не давалось.

Можно было, конечно, согласно законодательным актам сдать все свое сокровище государству, получить положенные двадцать пять процентов и жить припеваючи. Но, анонимным образом проконсультировавшись в Интернете, понял, что дело это настолько заковыристое, что даже пахнет заурядным мошенничеством, правда, на вполне высоком уровне. Там срастались в людях частные и государственные интересы. Быть обманутым — самое последнее, что хотел достичь диггер Ваня. Предпоследним было — попасть в тюрьму из-за большого количества золотых изделий в слитках непонятного происхождения. Поэтому он перед приездом домой от греха подальше закопал свое золото в самом ненужном для посторонних раскопок месте: под корнями олонецких, точнее — чимильских, сторуких сосен, благо было ехать все равно по пути. Предварительно он ножом и плоскогубцами отделил угол одного из слитков, грамм, этак, в тридцать. За такое количество не расстреляют, но пробу, цену и предполагаемый рынок сбыта попытаться узнать можно.

Людмила на колье не могла нарадоваться. Про прочее золото Иван благоразумно молчал. Скоро должен был вернуться Суслов, тогда они еще раз съездят, подумают и изберут наиболее оптимальные предметы, чтоб и истории не навредить, и благосостояние свое поднять.

Из какой-то давней порванной иранской золотой цепочки и разрозненных фрагментов угла слитка Иван решился сделать пару ювелирных украшений, в меру своей фантазии и возможностей ювелира мастерской на проспекте Ленина: крест и кольцо. Тот, принимая золото, только хмыкнул по поводу наивысшей пробы в золотом ломе, за исключением, конечно, цепочки.

Через два дня заказ был готов, проверен, проплачен и принят. Ванадий, выходя из мастерской, благодушно думал, что теперь может поговорить с ювелиром на тему приобретения последним для личных профессиональных целей еще несколько грамм отличного золота, расслабился, отвлекся и тут же был остановлен заступившей дорогу фигурой.

— Чё? — сказала фигура. — Самый умный?

Иван сфокусировал взгляд и вздохнул: нет в жизни счастья, а в людях — порядочности.

— Говори, где взял золото? — оперативность сотрудника милиции, не имеющего отношения к аналитической-розыскной работе вызывало грусть, меланхолию и скуку.

— Здесь будем говорить, либо в отделении? — настаивал сержант заурядной патрульно-постовой службы.

Иван не стал ничего отвечать, ломать комедию перед сделавшим стойку на халяву ментом тоже не следовало. У него в кармане лежала квитанция об оказании ювелирных услуг, дубликат был в мастерской. Ювелир на него стукнул — бывает, мент будет наседать — он больше ничего не умеет, количество золота на срок не тянет, без суда ничего не светит — пока еще. Поэтому Ваня молчал. Молчал, когда сержант, взбесившись, затянул на руках наручники при всем честном народе, молчал, когда потом он же ударил дубиной, чтоб шел, молчал в отделении, где его до выяснения сразу запихали в «обезьянник», молчал, когда ближе к ночи его стали бить, молчал утром, когда его выбросили на улицу, так и не проверив карманов. Кольцо и крестик ментам были не нужны, им нужны были источники.