Елена Чудинова - Декабрь без Рождества

«Ну да ладно, — подумалось тогда ей, — лучше стрелять по картам, чем играть в них». Судьбы Ореста Сабурова он не повторит. Карты, претендуя овладеть душою человеческой, втягивают в беседу с собою. И первое слово Романа в беседе этой было пренебрежительным. Разговор не кончен еще, но он занял сильную позицию.

Сильная позиция… Вот и она мыслила в те годы фехтовальными аллегориями, иной раз они всплывают и ныне. Но откуда же тогда он, недоросток, мог знать, каким нюхом мог чуять, что грядет иной от всех прочих, огнестрельный век?

Филипп был о ту пору еще здоров. Но песчинки дней уже падали в часах беды. И вот наступил ноябрь 1800 года, бесснежный и бессолнечный, самый темный ноябрь, какой она видела в своей жизни. В этом ноябре у Филиппа начало болеть сердце.

Как же хорошо помнила она то дождливое утро, низкие, свинцово-коричневые тучи! Свечи затеплили с полудня. С полумраком, жалобами ветра, скрипом ставень спорил только чистый детский голос, усердно выкрикивающий в зале строки, горечи коих владелец его не в силах был осознать.

самозабвенно чеканил Платон, в такт выстукивая чем-то по дереву. —

Слушая сына, Елена стояла у французского окна в малой гостиной, глядя, как нянька гуляет в саду с маленькой Панной, чей красный кушачок светился единственным радостным пятнышком на фоне скользких ветвей и палой листвы — ровно ягодка-брусничка. Платон был лишен прогулки из-за вчерашней простуды, а в эдаких случаях в дому непременно чему-нибудь быть поломанну либо разбиту. И ведь не сказать, чтобы был он проказник, просто очень боек.

Чем же он все-таки колотит? И обо что? Елена собралась было проверить, но тут Прасковия, споро ковыляя к искусственному гроту, споткнулась и шлепнулась. Хорошее дело, а где ж Устинья?! Только что рядом была, а теперь дитя одно — хоть и не плачет, а бойко ворочается в узле теплых одежек, однако ж встать не может. Проще самой побежать, — подумала было Елена, но в это мгновение к девочке уже пришла подмога — несколько неожиданная. Закутанный в дорожный плащ человек со шпорами на ногах, подскочив, поднял малютку на руки.

Кто б сие мог быть? Из соседей? Постом с визитами ездят мало, да и не похож.

В зале что-то явственно хрустнуло. Прибывший поднял голову. Елена не узнала его смутно знакомого лица, но безошибочно прочла на нем некую особую печать, сказавшую ей больше, чем имя.

Тут уж подбежала за ребенком и нерадивая Устинья, а лакей Данила помчался через аллею к дому — докладывать.

«Maman, — Платон возник в арке гостиной. — Там поломалась подставка для нот».

«То есть ты ее поломал, — усмехнулась Елена. — Ну да с нотною подставкой станем разбираться после. Сбегай-ка лучше, причешись да вымой руки, гость на пороге».

«Из школы?! За мной?! — Платон, доживавший последние недели под родительским кровом, готов был уже разразиться раскатистым бретонским „ура“, но Елена жестом утихомирила его».

«Едва ли из школы. Да что ты так рвешься в нее, дядя твой куда как рад оказаться дома на вакациях».

«Помещик Труворов из Псковской губернии. Благоволите принять? — гаркнул явившийся Данила».

«Проси».

Когда вошедший любезно склонился над ее рукою, Елена заподозрила, что много уместней, не окажись вокруг людей, было б ей целовать руку ему. Филипп уже торопливо спускался по лестнице навстречу с видом, словно нимало не удивлен.

«Готи-госи! — радостно закричала внесенная следом нянькою Панна, что обозначало на ее языке гостей».

«Очаровательная молодая особа, допрежь мы с нею еще не встречались, — заметил прибывший, проходя в гостиную».