Олег Мизгулин: Морок

Вадим привычно оправил на плече ружье, единственный предмет, который считал третьей рукой. Он не представлял себя ТАМ без него. Пожалуй, он долго будет одёргивать плечо, и хватать несуществующий ремень. Человек соткан из привычек, но будет ли он ТАМ человек? Скорее, отдельная частица разума в огромном мегакосмосе.

Он начал неторопливый трал с восточной окраины опушки. Ботинки пылили в редких проплешинах травы и утопали там, где трава поднималась до колена. В глаза ничего не бросалось: ни свечения, ни искажения и Вадим полностью перепоручив дело чутким глазам, мерно удалился в свои мысли. Он, разумеется, выносил на анализ то, что видел, и это никоим образом не мешало ему думать. А думать ему вдруг приспичило о матери. Как странно, что он не подумал о ней раньше. Сумрачная его половина знает всё, что творилось некогда, когда он сам, в силу неспособности понимать и размышлять, пропустил событие по младости лет. Ни секунды не сомневался, ни граммулички в правдивости информации. Прав и Олег, и Люся: подкорочная область — это заоблачные знания, редко подкидываемые в виде интуиции, но чаще прозябающие в спящем режиме. А что мама? Почему она так поступила со мной? Где была её любовь к своему первенцу? Захотелось пожить красиво? Но почему не забрала меня с собой? Не понимаю… Дедушка. Это да! Он мог любого словом вытянуть, да что словом… Взглядом одним мог приморозить. Дед — это легенда. Масштаб. Но если испугалась отца, могла бы возобновить попытку позже, года скажем через четыре или даже три? Ведь могла же… Или не хватило характера перебить тиранию отца? То не вопрос, Вадик. Скорее, ответ…

Деда Вадим любил, но никогда не понимал его докучливой суровости. Порой она его бесила. Особенно подростком, когда хотелось всё пробовать, испытывать и совать голову куда попало. Юношеский максимализм требовал неуёмных растрат энергии. А дед… Он одинаково ограничивал свободу перемещения: что в пять годиков, что в семнадцать лет. Тем не менее, дед дал ему многое, без чего бы счас его не было. А может и был бы, да судьба состоялась иначе. Не таёжничал бобылём, а сидел бы в тёплом уютном кресле, рядом жена, собака… Сынишка в детском манеже. Так что же лучше, Зорин Вадим Николаевич? Твоя доля или доля тысячей счастливцев, у которых всё как надо? Вопрос без ответа, но возвращаясь к Глебу Анатольевичу, Вадим не винил его. Дед сделал его мужчиной, хотя и лишил ласки матери. Была ли сермяжная правда таёжника правее правды его матери, Вадим не решался разгребать муравейник, покрытый паутиной лет. Одно Вадим знал чётко: у матери был выбор. И этот выбор стал не в его пользу. В памяти всколыхнулись голоса, не так давно подслушанные в псевдо-реальности.

— Я так не могу… Мне нужна отдушина!

ОТДУШИНА…

ОТДУШИНА…

ОТДУШИНА…

Последние слова эхом повторялись в уголках сознания, отскакивая от стен памяти, словно мяч.

— Я приеду, заберу Вадю.

ВАДЮ…

ВАДЮ…

ВАДЮ…

ЗАБЕРУ…

И словно топором в ответ, перерубая хлёстко, по-мясницки жестко:

— Уезжай куда хочешь! За сыном не приезжай!

НЕТУ У ТЕБЯ СЫНА

Зорин сглотнул комок в горле. Он понимал мать. Будь он на её месте, утёрся бы тоже. Хотя оставлял за собой право возражать, а иногда и грубить деду. Но важно различать тональные голосовые нюансы. В разных случаях — разный угол настроения. Один только дед выбирал, когда быть душкой, а когда Сталиным. И путать такие вещи нежелательно.

Сам Вадим как всегда разделился во мнении об однозначности выбора. Да, мать! Да, он её сын и материнское обязано возобладать над мещанским. Но! Молодая привлекательная женщина не ропщет на судьбу, когда в её жизни всё ясно на десять-пятнадцать лет вперёд. Глухой совок в центральной части Сибири; отец — угрюмый охотник; пелёнки, ясли — непреложность полутора лет. Как отдушина — выезды в Москву. Возможность найти человека-мужа и человека-отца ему, Вадиму. Это всё предварительно черновой вариант. Но главное, безысходность и невозможность отклониться от заданного течения жизни. Заданного кем? Кто выбирает, как человеку жить? Поэтому когда появляется шанс, шансик круто изменить жизнь, психологически выбор делается мгновенно. Вадим не мог не понять состояние матери, как не мог и простить её измены. Противоречие кренило его в сторону матери. Потому что если б не было этого самого противоречия, в душе б господствовал слепой негатив к перелётной кукушке… Он вдруг вспомнил врезающиеся в мозг слова подсознания: «твоё неведение продолжалось бы не более семи лет». Означало ли это, что Зорину предопределено увидеться с матерью? Услышать её, увидеть, как обещано, не выходя из дома. Неужели это возможно? Компьютерные технологии в короткие семь лет. У него и компьютера-то дома нет… «Она боится твоего суда». «Выйдешь на контакт первым, облегчишь её попытку связаться с тобой».