Анатолий Киселев: Орфей и Эвридика

— Простите мою оплошность, — он отозвался тут же, отвечая на её безмолвный упрёк, — я не представился. Волошин Владислав Аркадьевич. Кандидат философских наук. Мы дружили с вашим отцом до самых его последних дней.

Он помолчал, давая собеседнице время проникнуться сказанным. Отца Маргарита почти не помнила — в школу только пошла, когда его не стало, да и у мамы уже не спросить…

— Если вы, Маргарита Николаевна, соблаговолите последовать за мной, я смогу объяснить всё подробнее. Ваш батюшка и я… нас многое связывало, и взаимовыручка в том числе. Как же я надеюсь, что дочь моего друга окажется похожей на своего отца.

И его рука, покрытая пигментной «гречкой», изящно указала на зал.

Маргарита кивнула. Старик подхватил её под локоть и повёл к одному из скрытых за колоннами столиков, попутно сделав знак бармену обслужить их. Бармен поклонился, и в этом движении сутулой фигуры женщине почудилось подобострастие. Волошин чувствовал себя здесь, как дома… Нет, ещё точнее: он не распоряжался — повелевал.

Будь его гостье свойственно тщеславие, оно бы изрядно полакомилось мыслью, что этот столь уверенный в себе и властный человек нуждается в её помощи. Но Маргарита тревожилась: «Если такой — и с чем-то не справился, то что могу я?» Волошин ощутил её беспокойство и постарался отвлечь:

— Добро пожаловать в мой мир, уважаемая.

Как и следовало ожидать, ей тут же стало не до тревог. Быть может, и правду говорят, что женщины чересчур скоры на ничем не обоснованные домыслы, но именно после этих слов Маргарита как-то странно успокоилась: она догадалась, зачем нужна здесь.

Волошин подвёл свою гостью к уединённому, но уже полностью накрытому столику. Даже любимый лакомкой-Маргаритой кофе по-арабски — и тот уже сам собой наливался в крохотную фарфоровую чашечку из парящего в воздухе кофейника.

Хозяин оказался галантным кавалером — прежде чем заговорить о деле, он всячески развлекал даму. То угостил поистине воздушными конфетами. То повеселил парой анекдотов о начале своей научной карьеры. То позволил себе мило позлословить в адрес незримо прислуживавшего им Кеца — но умудрился при том и достоинства своего не унизить, и не оскорбить щепетильность Маргариты. Её же все эти тактические и лирические отступления не обманули — он мягко подбирался к теме основного разговора, а она ждала, вполне разумно решив предоставить инициативу ему.

Наконец, взгляд воодушевившегося было Волошина пригас, улыбка уступила место скорбной серьёзности. Он снова стал почти официален — и только исключительной вежливостью тона смягчалась его речь:

— Ваше общество, моя дорогая, на несколько чудесных минут подарило мне забвение от терзающей меня боли. А между тем именно она — причина того, что я решился побеспокоить вас. Как вы, благодаря присущим вам чуткости и уму, уже догадались, — я создатель этого крохотного мирочка. О, творить его было ни с чем не сравнимой радостью, тем более, что на кону стояли моя честь и… и немалые деньги! Я создавал на пари, а вышло… вышло — увы. Но истинная беда в том, что сотворённое мной безобразие совершенно невозможно полюбить! Да и можно ли, если сам создатель этого не…

Дыхание его сбилось, и Волошин приумолк. Молчала и Маргарита. Неподвижно сидела она — локти на столе, пальцы сцеплены в замок, взгляд устремлён на того, кому нужно было сейчас одно. Как же часто нам нужно только это одно: чтобы выслушали про наше наболевшее — и может ли кто-то понять человека лучше другого человека?! Ну, в самом деле, не та же вот скрипящая у ближней колонны статуя? А с виду — вполне себе хомо сапиенс… Но, увы, только с виду. Определённо, старик думал так же, поскольку взглянул на скульптуру с такой ненавистью, будто это был надгробный памятник его безвременно скончавшегося должника. И взахлёб продолжил изливать Маргарите свою беду:

— Приступая, я замахнулся создать Мир! А получилось вот это вот — кошмарное отражение моей собственной души, в котором нет ни грана любви, ни грана, сплошное уродство и китч! Знали бы вы, каким отвращением преисполнился ваш покорный слуга, поняв, что же это за место!!! А тому, кто преисполняется ненавистью к своей душе, дорогая моя Маргарита Николаевна, суждено пропасть в её Тартаре. И только добровольная помощь извне может вызволить несчастного из этого заточения!

Неудачливый создатель снова резко остановился и посмотрел на собеседницу. Затрепетала меж ними невысказанная более просьба. Губы женщины дрогнули было, затем мягко и просто произнесли: