Анатолий Киселев: Всё случается само…

Когда весь день носишься, чуть ли не бегом по чужому городу, ноги давно вбиты в известное место, а в желудке играет марш оркестр Лейб-гвардии Конногвардейского полка, остаётся одно — найти ближайшую забегаловку, причём желательно не пешую, а сидячую…

Командировка…

Такая забегаловка в виде стеклянного павильона с вывеской «Пельменная» вскоре и обнаружилась в пределах прямой видимости.

Дверь выстрелила пружиной, но до конца не закрылась. Внутри царила специфическая атмосфера: пар, насыщенный запахами размокшего теста, уксуса и кислого пива. Народа практически нет, только у самых дверей сидел ничем не примечательный человечек средних лет, в очках, и что-то черкал авторучкой на клочке бумаги. Я швырнул на стул возле столика в дальнем углу куртку с портфелем и направился к окошку, не забывая, однако коситься бдительным взглядом на свои скромные пожитки. Мало ли. В окошке заспанная дама весьма внушительных габаритов отвалила мне от щедрот в металлическую столовскую миску десяток пельменей из дежурной ёмкости (тесто отдельно, начинка отдельно), вопросительно воззрилась: чем поливать? Я махнул рукой в соответствующую сторону, получил ложку жидкой сметаны и протопал к облюбованному месту.

Человечек уже сидел за моим столиком.

Вот тебе и на, подумал я — места ему больше нет… Но вслух не стал говорить ничего, поставил тарелку и поудобнее уселся на стуле, пододвинув на всякий случай поближе другой стул, с вещами.

Человечек несмело улыбнулся но, увидев недовольное выражение моего лица, осёкся, вздрогнул, как бы налетев на столб, и опустил глаза. Мне вдруг почему-то стало жаль его: на пропойцу не похож, видимо просто очень хотел поговорить, высказать что-то наболевшее, но не знал, с чего начать. Я вздохнул. Меня тоже временами посещало чувство одиночества, когда ищешь собеседника, даже не собеседника, а человека, который бы тебя выслушал — и всё… И не надо ни советов, ни помощи.

Видимо лицо моё несколько смягчилось, потому что визави несмело заулыбался и поёрзал на стуле, всё ещё не решаясь начать разговор… Я ободряюще кивнул:

— Вы что-то хотели?

Мужчина ещё сильнее заёрзал на стуле:

— Здравствуйте, извините пожалуйста, я вовсе не хотел вам доставлять никаких неудобств…

Клочок бумаги по-прежнему был у него в руках, и он так немилосердно комкал его, что казалось — вот-вот разотрёт в пыль…

— Что с вами?

— Нет-нет, со мной ничего, ничего, со мной всё в порядке!

Я пожал плечами. В порядке — так в порядке. Не надо торопить, успокоится — сам скажет. Не я же, в конце концов, звал его за свой столик. Что-то у него и в самом деле стряслось…

Ладно, где наша не пропадала…

Заспанная дама, опять же молча, воззрилась на меня.

— Два по сто пятьдесят и какой-нибудь салатик, если есть.

Салатик, как оказалось, давно дожидался своей гибели, возможно ещё с позапрошлых выходных. А, заплачено…

Я поставил стаканы с тарелками наверху на стол, сел и обратился к человечку:

— Ну так что всё-таки у вас стряслось, уважаемый?

Человечек ещё больше застеснялся и забормотал что-то совершенно невразумительное, поглядывая то на стакан, то на меня. Бумажку свою он наконец-то оставил в покое, сложив и пристроив на краешек стола, и теперь просто нервно потирал руки. Глаза у него были как у побитой собаки…

Ладно. Я составил тарелки, взял один стакан, другой пододвинул ему. Молча легонько чокнулся. Сделал глоток. Он последовал моему примеру.

В течение часа я ещё трижды ходил к заспанной даме в окошке, не рискуя, впрочем даже пытаться закусить салатом-ветераном. Пельмени были тоже противные, но не настолько…

Весь час говорил только он. Я, как и требовалось по сценарию, только молча кивал, глядя попеременно то в стол, то ему в глаза. Теперь уже я крутил в пальцах — нет, не бумажку, вилку, постукивал по столешнице в такт его словам…

— Нет, ну всё-таки, ну всё-таки! Ну зачем же так! Ну ведь сколько семей живут без любви, живут, поддерживая минимальные контакты, минимум отношений — ради детей, ради детей! Дети! Или: сколько женщин рожают без мужа, воспитывают ребёнка! Да и выходят часто после этого замуж! Ну почему со мной так? За что?

Временами мне даже становилось неудобно, но человечек всё никак не мог успокоиться… Речь у него был хотя и немного тороплива и сумбурна, но чувствовалось, что это просто от волнения, что он прекрасно умеет говорить и складно и грамотно, хотя был он, как оказалось чистым технарём, инженером, правда — чуть ли не главным, на каком-то заводе…