Анатолий Киселев: Орфей и Эвридика

Расчёт оказался верным: перепуганная Маргарита нагнулась к нему, обхватила за плечи, зашептала утешающе:

— Хорошо, хорошо, я согласна, согласна, только, прошу вас, встаньте, успокойтесь, не надо так… всё хорошо.

Лукавому якобы хиппи только того и надо было. Он резво вскочил с колен — лицо сияет, глаза сухие. И не успела Маргарита догадаться, что как девчонка попалась на весьма дешёвый трюк, а этот циркач уже щёлкнул пальцами, и за его спиной появилась дверь. Смеяться теперь? Плакать? Звать на помощь?

Рассудительная часть Маргаритиного существа поколебалась ещё чуть-чуть — и уступила место шальной, открытой и участливой. Дома никто не ждал. И не с кем ей было поговорить по душам о неподдельном. И не сбылись девчачьи грезы о странствиях по таинственным мирам в окружении могучих героев. А с другой стороны, к чему сомнения, когда чудо — хоть и в диком таком обличье — вдруг прикасается к твоей жизни?

«Ну, что я теряю? Комнатку в коммуналке, работу в музейном архиве да редкие вечера где-нибудь с подругами? Библиотека, правда, хорошая… ах, ладно — если что, приятельницы себе возьмут. На память».

Сердце предупреждающе ёкнуло, а разум умолк. Эх, была — не была!

Загадочный посланец приглашающе указал ладонью на дверь, и услужливый Мэнь-Шэнь с поклоном отворил её.

Их встретил длинный узкий зал, едва освещённый пламенем камина и немногочисленными свечами. Тени играли на расписных балках низкого закопчённого потолка и стенах с портретами в массивных позолоченных рамах. Эта вычурная роскошь в сочетании с тёмным давящим потолком оцарапала поклонницу строгой классики Маргариту. В прокуренном полумраке угадывались лица сидящих на диванах или за столиками, и на людские эти лица совсем не походили.

Первым на глаза попался скелет в монашеской рясе. Он жизнерадостно наяривал на лютне блатной мотивчик, под который исполняли танец живота три горгульи, все как одна, похожие на маньяка с улицы Вязов. Маргарита чудом удержала нервный смешок и, чтобы не дразнить себя этим непристойным зрелищем долее, отвела торопливо взгляд — но его словно магнитом притянуло к царственно возлежавшему на широкой софе чёрному догу. На коротком обрубке хвоста и кончиках острых ушей того сияли огни святого Эльма. Пёс сверкнул электрическими лампочками глаз на вновь прибывших. От его прицельного внимания не ускользнул охвативший женщину трепет. Но в переживаниях её не было ничего нового под этой луной, а потому лампочки погасли, и пёс равнодушно отвернул морду к остову дерева, плотно обмотанному парчой и с алмазной диадемой на месте некогда пышной кроны. В сухой ветке дерево жеманно держало перламутровый мундштук с дымящейся папиросой и чёрным провалом дупла вещало нечто глубокомысленное бородавчатой жабе, курившей кальян. Жаба столь же глубокомысленно кивала в ответ и щурилась на пылавшее в камине полено. А там языки пламени учинили самую настоящую оргию, свиваясь с гибкими саламандрами в сложные и отвратительно чарующие узоры. Узоры пульсировали, сверкали, властно манили к себе…

Пришлось с усилием прикрыть веки, чтобы не поддаться настойчивому зову камина, не уйти в него. Разгорячённых щёк коснулся благодатный ветерок, Маргарита открыла глаза — вместо её удивительного спутника стоял пожилой человек, одетый дорого и со вкусом.

— Маргарита Николаевна, — он коротко поклонился и продолжил так церемонно, будто разговор происходил в Дворянском собрании, — как я рад, что мы встретились, наконец-то.

По залу пронёсся гул, пахнуло едкой химией, и Маргарите Николаевне привиделся на старике вместо цивильного костюма тёмно-синий мундир. Мягко стекали с плеч золотые нити эполет, при внимательном взгляде оказавшиеся сложенными крыльями. Тонкий блеск алмазов от сиявшей на груди звезды кольнул зрачки. Когда женщина снова смогла видеть, наваждения уже не было.

— Это не наваждение, — прошелестело у Маргариты над ухом, мелькнул перед глазами изумрудный отблеск перьев.

— Простите Кеца, — в ответ на её молчаливое недоумение тонкие губы старика растянулись в снисходительной улыбке, — он любит пошутить, но, как вы уже убедились, безобиден абсолютно.

«С ума с вами со…» — мелькнул в снова закружившейся русой голове намёк на соображение, но старик заговорил снова:

— Маргарита Николаевна, я в затруднительном положении, а помочь мне может только ваше доброе сердце.

И выжидающе посмотрел на собеседницу. Глаза его блестели, на впалых щеках выступили пунцовые пятна. Маргарита сердито молчала.