Макс Фрай - Желтый

Я сижу в кофейне и рисую на черной салфетке найденным за подкладкой кармана огрызком белого карандаша. Ничего выдающегося, только прямые и волнистые линии, треугольники и круги. Будь я полководцем, чертил бы сейчас план предстоящей битвы, но я настолько не полководец, насколько это вообще возможно. Я – типичный писарь при штабе, пьяница и разгильдяй. Поэтому горемычной салфетке суждено быть вдохновенно исчерканной совершенно бессмысленными линиями; одна из них изгибается как летящий дракон, другая закручивается волной, а остальные пусть сами придумают, что они означают. В этом рисунке, как в жизни, – кем назовешься, тем тебе и быть.

Смешное правило; кто бы сказал, что оно рабочее, ни за что бы ему не поверил. Но на собственном опыте убедился, что именно так и есть: однажды назвался груздем, полез в сияющий кузов, и вот я здесь.

Прекращаю рисовать только потому, что место на салфетке закончилось, подписываю в самом низу, на краю: «Идти вперед туда, где не ждут; атаковать там, где не подготовились». Это не я придумал, а Сунь-цзы [34], которого, скорее всего, никогда не было. Что, впрочем, не помешало ему написать знаменитую книгу об искусстве войны, а мне, которого, скорее всего, тоже никогда не было, давным-давно в юности ее прочитать и запомнить единственную фразу, видимо специально для того, чтобы однажды записать ее в кафе на исчерканной каракулями салфетке – просто для красоты.

Хотя сам по себе совет «идти вперед туда, где не ждут» мне очень нравится. История всей моей жизни, как сейчас почти по любому поводу принято говорить.

Шел вперед, туда, где не ждали; в итоге предсказуемо пришел к реке. Не к большой Нерис, а к Вильняле, которая с виду мелкая, неширокая и на картах обозначена как приток, а на самом деле – старшая не только в городе, но и среди полутора десятков окрестных рек; лучше принять этот факт на веру и не пытаться понять, почему, в речной субординации черт ногу сломит, а я своими ногами пока дорожу.

Долго стоял на узком пешеходном мосту, смотрел на текущую воду. Давно не видел ее человеческими глазами, а тут такой случай, грех упускать. На самом деле невелика разница: просто когда смотришь человеческими глазами, надо дольше сосредотачиваться, останавливать мысли, терпеливо ждать, пока наконец увидишь, как река течет во все стороны сразу, а потом – не то что поймешь, а всем телом почувствуешь, как течешь вместе с ней.

Смотрел на реку, думал: извини, дорогая, что впутываю тебя в эту историю. Тебе не понравится, это заранее ясно. Такое никому не может понравиться. Но ты мне сейчас очень нужна. Чтобы была рядом и держала меня за руку – как мама дошкольника у зубного врача. Никого кроме тебя не могу попросить о таком одолжении: пусть и дальше думают, будто я великий герой. А тебе все равно, великий я герой, или мелкий, ты вообще о такой ерунде не заботишься, ты – река.

Думал: вот будет номер, если все закончится пшиком! Если заклинание не сработает оттого, что я сейчас – человек, я, наверное, разрыдаюсь, как все тот же дошкольник. Сперва от облегчения, а потом сразу, без перехода – от злости. И вот от злости я очень долго буду рыдать. На целое наводнение хватит. Ты как, дорогая, готова выйти из берегов и затопить все окрестности, отсюда и до Замкового холма? Нет, правда, будет обидно, если после всех этих шекспировских драм, которые я успел разыграть у себя в голове, Серый Ад мне просто-напросто не покажется. Ни сегодня, ни завтра, ни сто лет спустя. Эта дрянь не каждый день и не перед любым желающим появляется, а изредка, перед некоторыми, наугад. Единственный вариант – сделать заказ и ждать, когда принесут на блюдце. Если, конечно, вообще принесут.

Думал: елки, ну так надо взять и проверить. Прямо сейчас. Чего я тяну? Чего жду? Если помощи, то напрасно, сам же кричал во все горло, чтобы не лезли под руку, один разберусь. Если очередного приступа храбрости, то пока она только убывает, еще полчаса помедлю, и в погреб от самого себя прятаться побегу. А если свежих стратегических идей и остроумных альтернативных решений, то извини, даже не смешно.

Огляделся по сторонам – вроде бы, соблюдая разумную предосторожность, а на самом деле, в тайной надежде, что кто-нибудь помешает, отвлечет от задуманного, но вокруг не было ни души. И наконец произнес вслух, ощущая себя не столько благородным героем, сколько великовозрастным идиотом, заигравшимся в гения места:

– Я на своей земле, в своем праве. Пусть мне покажется Серый Ад.