Макс Фрай - Желтый

Прямо у меня перед глазами, на стене, над дверью, куда сразу падает взгляд, если лежать на диване – погоди, это я, выходит, лежу на диване? Вот эта штука, значит, «диван»? – висит плакат. Ну то есть как – плакат, просто большой лист плотной бумаги, на котором что-то написано крупными зелеными буквами. И если напрячь внезапно ставшие близорукими глаза, можно разобрать: «Не бзди, это не навсегда». Не знаю, что именно «это», но заранее рад. Хорошая новость. А даже если не новость, а просто надпись без особого смысла, все равно добрый знак.

Рядом висит другой плакат, там буквы помельче, но я все равно читаю: «Ты сам этого хотел, не ной». Отличный совет, но я вроде не собирался. Даже толком пока не помню, что означает «ныть», и какое от этого можно получить удовольствие.

Третий плакат я вижу, повернув голову. Он висит над диваном и гласит: «Не забудь, что решил разбомбить Серый Ад». «Разбомбить ад» – ничего так звучит. То ли я – контуженный пилот тяжелого бомбардировщика, то ли невовремя падший ангел Армагеддона. Мне нравятся обе версии, даже не знаю, какую выбрать. Но боюсь, и «разбомбить», и «ад» – это все-таки просто метафоры. Или гиперболы. Или какие еще бывают выразительные средства? В общем, оно. Кто-то недавно при мне шутил – дескать, гуманитарное образование не пропьешь, но у меня, похоже, начало получаться. Вон даже не сразу вспомнил термин «троп».

Зато я постепенно начинаю понимать, что происходит. Это не бетонная стена меня придавила, а закон всемирного тяготения. Просто мое тело теперь весит, сколько ему положено. Не сто миллиардов центнеров, как можно подумать, а даже несколько меньше одного. И то, что мне с непривычки показалось почти полным отсутствием дыхания, на самом деле и есть оно. Хорошее, ровное дыхание, в пределах медицинской нормы, как обычно бывает у людей. Я успел отвыкнуть от такого режима существования, но на самом деле, ничего страшного. Просто очень уж резкий контраст между нынешним самочувствием и тем, как было в последнее время – да вот еще буквально вчера.

Ничего, – думаю я, – полежу и, наверное, снова привыкну. Плакаты пока почитаю, чтобы не очень скучать. Благо ими вся комната обклеена; выглядит так, словно я – впавший в маразм художник-концептуалист, сохранивший верность профессии. А может, так и есть? Да ну, вряд ли. Не тот у меня темперамент, чтобы буквы рисовать. Я все-таки живописец… по крайней мере, когда-то совершенно точно им был, – вспоминаю я и даже ощущаю что-то вроде воодушевления: нормальный же вариант! Художники бывшими не бывают. А если уж придется снова быть человеком, так лучше художником, чем кем-то еще. По крайней мере, наедине с собой не соскучишься, – думаю я и поднимаюсь, с трудом, опираясь на локти, от напряжения беспомощно дергая ногой, но, елки, лежать, как покойник я точно не нанимался. «Человек» не означает непременно «больной».

Сижу на диване, растираю виски тяжелыми как свинец, но уже вполне послушными пальцами, читаю плакаты, написанные зелеными, кривыми, словно бы похмельными буквами; чего я за всю жизнь так и не смог освоить, так это элементарных шрифтов. Счастье, что всегда умел договариваться и во время учебы легко находил желающих сделать чертежи вместо меня в обмен на что-нибудь этакое приятное… например, что я никого не укушу. А вот, кстати, и плакат соответствующий: «На людей на улице не бросайся, они не виноваты, что ты проснулся кем-то не тем». Дельный на самом деле совет – при условии, что я смогу выйти на эту самую улицу и на кого-нибудь там наброситься. Что, к сожалению, совершенно не факт.

Читаю дальше: «Прыгать с крыши пока не надо»; «Ты справишься, ты круче всех в мире»; «Море совершенно точно где-нибудь есть»; «Не бейся башкой об стены, нам не понравится делать ремонт»; «Отчаяние – лучшее топливо, главное – мимо бензобака его не лей»; «В крайнем случае, позвони Стефану, но лучше не надо, ты поспорил с ним на щелбан, что справишься» – а вот это своевременное предупреждение! – радуюсь я, вспоминая Стефана. – Он офигенный. Круто, что Стефан есть, и ему даже позвонить можно: «Але, полиция, меня тут демонического задора лишили, спасай!» – но по башке мне сейчас получать точно не надо. Куда еще добавлять.

На дверце кухонного шкафа, где раньше хранились припасы спиртного, тоже плакат: «Вот даже не вздумай! Бухать человеком – деньги на ветер». В моем случае, кстати, чистая правда, в человеческом состоянии я от пьянства стремительно порчусь. Но все равно смешно.

Поднимаю голову и вижу самый большой из плакатов, под потолком, огромными буквами: «Кот есть». Практически цитата из Маркеса, – вдруг осеняет меня. – Это же Нёхиси предложил написать; как собственно и «на людей не бросайся», и про бессмысленность человеческого пьянства, и «круче всех в мире», и про Стефана – да почти все. И вообще это была не моя, а его идея – развесить по всему дому плакаты с напоминаниями о настоящем положении дел, чтобы я не особо впадал в уныние, когда проснусь человеком. Несколько лет назад Нёхиси пристрастился к чтению, целую зиму напролет тайно пробирался в библиотеки и подолгу там спал среди книг, проходя таким образом ускоренный курс всемирной литературы. Мне всегда было страшно представить, какая адская литературная каша теперь творится у него в голове, но я, похоже, здорово недооценивал возможности всемогущего существа. По крайней мере, именно Нёхиси, а не я первым вспомнил, как герои романа «Сто лет одиночества», теряя память, писали сами себе записки-напоминания, как что называется и для чего используется. И универсальное: «Бог есть».