Макс Фрай - Желтый

Спал и видел во сне, как поднялся, пошел на кухню, по дороге спрашивая себя: это же я проснулся? Точно не сплю? Вспомнил правило, якобы вычитанное в книжке, а на самом деле, тоже просто приснившееся: если пристально смотришь на любой предмет, и он под твоим взглядом во что-нибудь превращается, значит это не сон. Посмотрел на кухонный табурет, тот неохотно, словно бы из-под палки, превратился в большую розовую клепсидру; подумал: ну все в порядке, точно не сплю.

Спал и видел во сне, как пьет воду прямо из чайника, а потом подходит к окну и конечно же видит теплое медово-желтое зарево в небе, далеко, за музеем. Вспомнил: оно уже много раз ему снилось. Во сне этот желтый свет сразу гас, стоило выйти из дома, дразнился, всегда ускользал, но вот наконец-то привиделся наяву. Его нельзя упустить, – думал Эдо. То есть спал и видел во сне, будто думает: наяву его нельзя упустить.

Спал и видел во сне, как одевается – на ощупь, зажмурившись, чтобы под тяжестью его взгляда обычная уличная одежда не превратилась в черт знает что. Как выходит из дома любимым, привычным способом: усевшись на стул и выбросив из окна этот стул вместе с собой.

Спал и видел во сне, как бредет по болоту, с каждым шагом увязая все глубже, но он знал секрет: на самом деле это обычная улица, она только прикидывается болотом, если не обращать внимания, ей надоест. И действительно надоело, сразу после того, как поглотила его с головой, сомкнула булыжники над макушкой, а он все равно продолжал идти и дышать.

Спал и видел во сне, как с рук лоскутами слезает кожа, обнажая кровавое мясо, но он знал секрет: если идти, не обращая внимания, делать вид, будто ничего не случилось, вырастет новая кожа, лучше прежней, черная, лакированная, пластинчатая, как шкура каймана, и такая же прочная, с нею не пропадешь.

Спал и видел во сне, как навстречу выходят мертвые люди с гниющими лицами, суют зеркала: посмотри, ты такой же, как мы. Но он знал секрет: если идти, не обращая внимания на мертвых людей и их лживые зеркала, они от него отстанут, как школьные хулиганы: неинтересно дразнить того, кому все равно.

Спал и видел во сне, как потерял по дороге сердце, оно упало под ноги и покатилось куда-то в кусты. Не стал за ним гнаться, он знал секрет: если идти, делая вид, будто ничего не случилось, сердце поспешит вернуться на место, потому что человек без сердца может прожить, а сердце без человека – никак.

Спал и видел во сне, как прельстительный желтый медовый свет становится ближе и ближе, ликовал: вот как все оказалось просто! Раньше мне часто снились страшные сны, сны о том, что я полон страха, но мало ли, что может присниться, наяву-то я храбрый. Забил на все и иду.

Когда подошел совсем близко, увидел, что желтым светом сияют окна очень высокого дома, таких высоких в городе больше нет. Насмешливые старшеклассники, начитавшись модных романов с Другой Стороны, метко окрестили его «Темной башней», но взрослые за ними конечно не повторяют, относятся с уважением. Все-таки Маяк есть Маяк.

Сейчас он все знал, все помнил, включая смешные, ненужные, но мучительно бередящие сердце подробности про старшеклассников и романы, которые сам же когда-то таскал с Другой Стороны. И совершенно не понимал, как могло быть иначе, как ухитрился прожить столько лет, ни разу не вспомнив – ладно бы только о Маяке, о доме, о Зыбком море, матери, сестрах, учениках и о себе самом, настоящем, живом, а не нелепом умеренно романтическом персонаже, великом любителе путешествовать наугад, записном фаталисте и мрачном скептике, втайне тоскующем о волшебстве, которым зачем-то пробыл столько лет – но даже о Тони, который лучше всех в мире, но несмотря на это, а может как раз именно поэтому его так сильно хочется отколотить, что одной этой ярости, по идее, должно было оказаться достаточно, чтобы ничего не забыть.

Но как показывает практика, ярости все-таки недостаточно. И любви недостаточно тоже. Всего меня целиком – и то недостаточно. Ничего недостаточно. Ничего. Память – предатель. Возможно, даже сотрапезников. Плачет по ней Дантов ад.

Тони стоял на пороге, освещенный теплым домашним светом, такой нелепо высокий, словно сам решил стать дополнительной Темной Башней, в смысле запасным Маяком. Вид имел недовольный, явно предвидел грядущую драку, и зачем-то махал руками, как огородное чучело, как будто я – просто глупая трусливая птица, которую легко прогнать. Не успел даже толком ему обрадоваться, зато успел громко крикнуть: «Ты был прав, но я все равно победил!» – и показать ему средний палец, торжествующе хохоча. Только это и помнил, когда проснулся от собственного смеха. Больше ничего.