Виктория Полечева - Тюльпинс, Эйверин и госпожа Полночь [litres]

– Да?

– Вдвоем ведь не так страшно, правда?

Эйви тяжело вздохнула и ответила только через некоторое время:

– Правда.

Они проспали до самого утра, а потом долгие часы смотрели сквозь стеклянные стены, как гости наводняют особняк Полуночи.

– О, а это господин Сонфо, он из Пятого. – Тюльпинс ткнул пальцем на круглолицего чудака, который привязался к мистеру Элнеби. – Видишь, он ему что-то рассказывает? Так вот, он ищет свои очки. А очков-то он и не носит. Все время так п-п-подшучивает, даже моя матушка попадалась. А там, вон, видишь, все в черном? Это из Третьего. – Тюльпинс провел руками по шее. – Чуть я к ним не угодил. А там вон моя кузина. Ненавижу ее. – Тюльп хмыкнул. – Но, к-к-кажется, даже скучаю. А у стены Тваль обрабатывает очередную жертву… Обобрал меня до нитки, и все ему мало…

– Да ладно тебе. Что бы ты делал один с этими деньжищами, а? Что-то мне кажется, что ты был очень мерзким. – Эйверин пнула твердый коричневый фрукт, но он, угодив в стекло, лишь отскочил и покатился по дорожке.

– А сейчас что, не мерзкий? – смутившись, спросил Тюльп.

– Я сказала, что ты был очень мерзким, – равнодушно поправила его Эйви. – А сейчас просто мерзкий.

– Спасибо. – Тюльпинс обиженно дернул плечом. – Это очень вдохновляет.

– О! Смотри! – Эйви ткнула в стекло пальцем. – Какие-то очень напыщенные ребята!

Мистер Элнеби чуть ли не до земли кланялся госпоже и господину в темно-синих нарядах. Они держались прямо и высоко задирали нос, словно Тюльпинс, оказавшийся около городской свалки.

– М-м-может?.. – начал Тюльп, но не успел договорить.

Он увидел, как мистер Гиз с подобстрастием целует руку загадочной госпожи, а потом, подозвав слуг, спешит к оранжерее.

Завидев в руках слуг чехлы для нарядов, Эйви прошептала:

– Ох, надеюсь я, что эти выпадающие рюши для тебя…

Мистер Гиз и правда скоро появился. Эйверин специально не стала выходить ему навстречу, а остановилась рядом со статуей, ужасно похожей на маму. Отец подошел к ней, на лице его заиграли желваки. Он поднял черные властные глаза на дочь и молча протянул ей чехол с платьем.

– Тут прекрасные статуи, папа. Не хочешь взглянуть?

– Птичка, потерпи. Всего несколько часов, и что-то решится. Обещаю. Эта девушка уберет твои волосы и поможет одеться Тюльпинсу. Пожалуйста, я тебя очень прошу. Делай все, что говорит Полночь.

– Они живы? – холодно спросила девочка.

– Что? – Мистер Гиз заморгал, словно не понимая, о чем речь.

– Хранитель и все остальные, – подоспел на помощь Тюльпинс. – Они живы?

Мистер Гиз тряхнул головой и вновь недоуменно уставился на дочь.

– Что? Я не помню ничего такого. Я не знаю его… Ничего не знаю. Мое место здесь. Мое место. Скоро все закончится, Птичка. Все правда закончится.

От голоса отца сквозило такой болью, что Эйверин шагнула к нему и обняла. Мистер Гиз чмокнул ее в макушку и прошептал:

– Спасибо, Птичка. Я знал, что ты меня поймешь.

Когда он вышел, Тюльп и Эйви стали разбирать наряды. Отвратительные голубые рюши, которые Эйверин заметила издалека, действительно предназначались Тюльпинсу. Огромный воротник, рукава с воланами – рубашку ужаснее стоило поискать. Но бывший господин пришел от нее в восторг: оказывается, такие наряды полагались только по праздникам и только взрослым. Сорок Восьмой был очень странным городом.

Для Эйверин же Полночь приготовила иссиня-черное платье с высоким воротником и узкими рукавами. Когда Эйви в него облачилась, Тита, пришедшая помочь, горячим стержнем завила ее волосы локонами, а губы подвела ярко-красной помадой.

– Ого! – не смог сдержать восторга Тюльпинс. – Ты меня п-пугаешь, Эйвер! Никогда ты не походила на ведьму так сильно! Глаза еще чернее стали, представляешь?! Плохо только, что юбка широкая. Мы с такой не репетировали.

– Ой, да какая разница-то? – Эйверин подошла ближе к парню. – Тюльп, я правда хорошо выгляжу? Я сегодня впервые за девять лет встречусь с мамой, понимаешь? Она должна меня узнать. Должна мной гордиться.

– Эйверин, – Тюльп провел ладонью по плечу девочки, – ты выглядишь замечательно. Не думай ни о чем, ладно? Т-т-ты ее сегодня увидишь, это главное. Я, между п-п-прочим, – парень облизал губы, – т-тебе очень завидую. Я со своей матерью больше никогда не встречусь. Так что будь счастлива сегодня, ладно? А потом что-нибудь п-придумаем.

Эйверин кивнула, и Тита повела их к Цветочному залу – поговаривали, что это самый красивый зал во всем Хранительстве.