Барбара Хэмбли - Кровавые девы

Когда Лидия через дверь спальни вошла в освещенную лампами комнату, находившаяся там девушка присела в реверансе. Лицо в форме сердечка и густая масса темных волос казались незнакомыми, поэтому Лидия снова надела очки, чтобы лучше рассмотреть гостью: темные глаза, полные губы, тонкие черты лица, свидетельствующие о небольшой примеси южной крови…

— Чем могу быть вам полезна? — спросила Лидия по-французски. — Я — мадам Эшер…

— Да, мадам, я знаю, — девушка подняла на нее взгляд, и при этом движении свет лампы отразился в темных глазах, превратив их в два желтых зеркала.

Лидия оцепенела, словно шагнув из тепла комнаты в холодную зимнюю ночь.

— Вы называли свое имя в монастыре, я слышала, — продолжила гостья. — Когда звали Колю. А местные мне сказали, что на кучере были цвета князя Разумовского. Говорили, что у него остановилась английская дама…

Губы девушки, при всей их милой полноте, даже в теплом золотистом свете масляной лампы были лишь немногим темнее ее мраморно-белого лица. Когда она заговорила, Лидия заметила клыки.

О, Господи…

— Мадам, пожалуйста, — девушка умоляюще протянула руки и тут же быстро продолжила, словно вспомнив о манерах, — Меня зовут Женя… Евгения Грибова. Я живу на Политовом дворе, рядом с железнодорожными мастерскими… то есть жила… раньше… До того, как…

На мгновение на полудетском личике проступило выражение горя и ужаса, совладать с которыми удалось лишь через несколько вздохов. Хотя Лидия уже заметила, что девочка не дышит.

— Мадам, что со мной произошло? Со всеми нами? Вы сказали Коле, что можете ему помочь. Я… я знаю, что нам запрещено покидать монастырь, что Господь покарает нас, но Коля…

— Коля — это тот юноша у входа в подземелья?

Женя кивнула. Она дрожала, темные глаза, пугающие отраженным блеском, наполнились слезами. Лидия присмотрелась к одежде девочки: выцветшее платье не по размеру, отделанное дешевой тесьмой, тоже потертой и вылинявшей. Так ходили сотни девушек в бедных кварталах Лондона, Парижа, Петербурга…

— Он изменился, — шепнула Женя. — И я тоже начинаю меняться. Вот, посмотрите.

Она стянула заштопанные перчатки и расправила пальцы, чтобы показать похожие на когти уплотнившиеся длинные ногти, гладкие, как стекло, но по прочности превосходившие сталь.

— Мадам сказала…

— Какая мадам?

— Эренберг. Мадам сказала, что мы — избранные и наша вера преобразит нас. Сам Господь изменит нас, чтобы мы сражались с демонами, так она сказала, — на мгновение она поднесла руку ко рту, к дрожащим губам — возможно, чтобы скрыть то, что уже видела в зеркале. Если только мадам Эренберг позволяла им смотреться в зеркала. — Но Коля… и он не один такой. Я пробыла там три недели, и мадам Эренберг и доктор Тайсс обещали, что все будет хорошо, потому что мы в руках Господа, но кое-кто…

Девушка понизила голос, словно опасаясь, что заполнившие комнату тени могут ее подслушать:

— Она сказала, что мы сможем сражаться с демонами. Что мы спасем наши семьи и снова сделаем мир единым. Но, мадам, мне кажется, что кое-кто из нас сам превращается в демона. Что с нами случилось? Чем мы стали?

— Вы не знаете?

Женя покачала головой, по ее лицу текли слезы.

В половине третьего утра Эшер и женщина-вампир, которую звали Якобой, прибыли на ночном поезде в Бебру. В те дни, когда Кёльн еще был свободным городом в составе империи, Якоба была женой ростовщика и пользовалась признанием в кругах ученых людей и эрудитов. Вытащив Эшера из тюрьмы, вампиры отвели его в высокий фахверковый дом, где и бросили в цепях в неглубоком погребе, среди выстроившихся вдоль стен ящиков и бочек. Прежде чем хозяева унесли лампу, он успел разглядеть в стенах углубления, как в катакомбах. Сейчас там никого не было, но Эшер все же задумался над тем, скольким вампирам этот подвал служил гнездом. Сидя в темноте спиной к стене, он не осмелился заснуть, что было не так уж и плохо. Он знал, что, стоит ему задремать, и во сне он увидит оставшегося в тюремной камере француза, лежащего с перерезанным горлом в луже крови, которой было слишком мало для таких обстоятельств, и липкий нож, зажатый в руке у спящего немца.

Я бы не смог спасти их…

Он понимал это, но мысль, что они оба остались бы живы, не окажись с ним в одной камере, все равно не давала покоя.

— Это часть охоты? — спросил он, когда Якоба села рядом с ним на жесткую скамью в вагоне третьего класса. — Часть игры?

Женщина слегка приподняла брови — ее явно удивило, что он до сих пор думает о случившемся.