Татьяна Зингер - Нечего бояться

Пускай пользы от моего "лечения" было бы немного, но я отперла дверь, впустила ночного гостя в дом. Высокий, массивный, волосы и плечи его запорошило снегом. Мужчина смахнул с себя снежинки и впился в меня таким взглядом, что захотелось слиться со стеной.

-- Что у вас произошло? -- я оглядела его в поисках травм или крови, но он выглядел здоровым. Даже слишком, учитывая состояние Косса.

-- У моей жены роды, -- а сам надвигался на меня.

Я сделала шаг назад. Его тон не нравился, вызывал липкий, склизкий ужас.

-- Вы же сказали о ранении.

-- Да-да, точно. Совсем позабыл.

И оскалил желтые зубы. Я чуть не заверещала от страха. Ночной гость не сулил хорошего, а в его прищуре и поджатых губах читалась злоба. Она обжигала, опаливала дыхание.

-- Зачем вы тут?

-- Проучить тебя, гадину. Чтоб знала, как город тревожить, лишать нас пищи и убивать детей.

Глупо было объяснять, что всё иначе; не я устроила мятеж или приняла решение об ограничении поставок. Впрочем, Вей оставался на моей совести... Я лихорадочно сделала выпад вбок, и мужчина рванул за мной. Опрокинула стул, чтобы замедлить нападающего. Тот упал к самым ногам гостя, остановил его на краткий миг. Вбежала в ванную и перед самым носом нажала на защелку. Мужчина пинал дверь ботинком. Требовал выйти.

-- У меня есть алая лента! -- вспомнила я слова Ника. -- Я за вас!

-- Так иди сюда, покажи её, -- заржал мужчина.

Сколько выдержит дверь? Она трещала от ударов. Я спешно огляделась в поисках хоть какой-то защиты. Мыло, полотенце, остатки зубной пасты в тюбике.

В зеркальном отражении заметила, что из нагрудного кармана ночной рубашки торчит кончик консервного ножа. Видимо, он завалился туда, когда я заснула и выпустила его из рук. Вот так удача!

Удача ли? Нож-то есть, но что с ним делать? Атаковать, когда дверь слетит с петель? Размахивать и угрожать ржавой железякой? Легче уж пустить струю кипятка из душа в глаза да убежать из квартиры. Надавила на ручку, но из крана скатились лишь редкие капли. Зимой в Коссе частенько отключали воду...

Я, глубоко вздохнув, убрала руку с ножом за спину. Затем щелкнула замком.

-- Успокойтесь, -- попросила, распахивая дверь.

Глупо было ожидать, что нападающий решит уладить дело миром. Его щеки пылали, ноздри раздувались. Он пах потом и гневом. Мутило. И всё же я сумела воспользоваться секундным замешательством и юркнуть между стеной и его боком обратно в комнату.

Ночной гость развернулся и схватил меня за плечо. Рука с зажатым в ней консервным ножом взметнулась вперед, кончик ударил в шею. Мужчина заорал. Вначале он отвесил мне оплеуху, от которой я отлетела к кровати, после схватился за оцарапанную кожу и пошатнулся. В третий миг он запнулся ногой за один из десятков проводов и, взмахнув руками, начал заваливаться. Секунда растянулась на вечность, и я отчетливо видела, как губы искривляются в ругательстве, как пальцы пытаются нашарить опору и как, наконец, голова ударяется об угол стола. Омерзительный хруст позвонков прервал тишину. Мужчина упал.

В мертвых глазах затаилась обида. Неглубокий рваный порез на шее, из которого сочилось алое, казался таким нелепым, незначительным. Разве люди гибнут от царапины? Не сразу увидела рану на виске; кровь из той медленно расплылась по полу.

Как врач, я была обязана осмотреть человека, чтобы убедиться в смерти. Вместо того я позорно сбежала, схватив куртку и надев сапоги, но в ночнушке, забыв об остальной одежде.

Следовало что-то предпринять, да только перед глазами плыл туман.

"Ник", -- последняя мысль, за которую уцепилась я, когда неслась подальше от дома.

Очнулась я на проходной. Охранников не было, лишь подмигивали алыми огоньками турникеты. Перелезла через один, пыхтя и боясь любого шума. Но завод точно вымер. Конечно, я подозревала, что люди трудятся не в вестибюле главного здания. А где? Цеха наверняка дальше, но никаких указателей нет.

Долго бродила по пустынным коридорам. Со стен взирали люди с плакатов. "Трудись!", "Повышай норму!", "Ты необходим Единству!" - требовали они и сверлили спину ледяными взглядами. Они знали, от чего я бегу, и не одобряли этого. Они не одобряли ничего, кроме труда...

Я бы заблудилась в лабиринте из едва освещенных помещений, если бы не столкнулась с худеньким низкорослым парнишкой. Тот, вынырнув из-за очередного поворота, испугался больше моего, отпрянул. Я схватила его за рукав и взвыла:

-- Приведите Ника!

-- Ника? -- переспросил он. -- Какого именно?