Александр Уваров - Бардо дождя [СИ]

Пёс наклонился, вытянул ставшую необыкновенно удлинившуюся, будто ставшую каучуковой, руку и проворными пальцами, быстрыми стальными когтями стал катать закрасневшие, стремительным жаром наполняющиеся от движения угли.

Потом присел на корточки и, заворчав, вплотную приблизил перекошенное, причудливой, почти что клоунской гримасой сведённое лицо к самому костру, едва не сунув голову в огонь.

— Бы-ы! — произнёс Пёс, засовывая руку в глубину углей.

И посмотрел на старика с удивлением.

— Был заяц! — уверенно сказал старик.

И, быстро распахнув полу длинной накидки, махнул дубинкой, на исходе короткой дуги обрушивая навершие её на голову Пса.

Пёс, осев на землю, всхлипнул и поднёс ладонь к ране на голове.

После второго удара посмотрел на старика с обидой и из правого глаза его выкатилась слеза.

А после третьего удара — утратил сознание и всею немалой массой своей обрушился в костёр, враз его притушив до тихого, хотя и едящего глаза дыма.

— Да только съели мы уже зайца-то! — радостно закричал старик.

И кончик его носа задёргался и налился чернильно-синим цветом.

— Вчера съели! — продолжал надрывать горло старик.

И пустился в пляс, по кругу обходя затухающий костёр.

— А сегоднячко и тебя съедим, тварь бешеная! Зверь лютый! Изверг, демонами насланный!

Отплясавшись и притомившись весьма, махнул дубинкой, подзывая спутницу.

— Иди сюда, Плакса! Поможешь ужин с огня снять!

Старушка, переступая мелко и боязливо, подходила к костру так долго, что носатый, не выдержав, начал бранить её последними словами, а потом, не выдержав, отбросил дубину и в одиночку стал стаскивать зверя с углей.

Кряхтел и шипел, но с делом не справился и начал ругать спутницу пуще прежнего.

— Иду, иду! — ответила Плакса.

И слегка ускорила шаг.

Вдвоём передвинули они на два шага тяжёлого Пса. И, пиная по очереди ногами (старушка при том пинала осторожно и как бы даже отчасти деликатно), перевернули на спину.

И тут носатый присвистнул удивлённо.

— Вот те раз! Воистину нездешняя тварь! Гляди-ко, у него и ожогов нет. И шерсть не подпалена. Сколько на жару пролежал — и хоть бы что!

Плакса слегка прикрыла глаза и схватилась за висевшую у неё на шее связку вырезанных из осины амулетов.

— Говорила тебе, Тукан, не трогай псов! Не связывайся с ними! Чудища неведомые! Приходят, убивают, уходят… Забыл, что тебе о них рассказывали? Скелет пытался на одного такого напасть, так последние кости ему обгрызли! А ты…

— Заткнись, Плакса! — прикрикнул на неё Тукан.

И, подхватив дубинку, заткнул её за красный, из шёлковых лент свитый пояс, что широко охватывал показавшийся из под накидки тёмно-синий кафтан.

И распорядился:

— Доставай ножи! Разделывать будем.

Дверь распахнулась настежь. Через дверной проём потянуло запахом гари, подхваченным и донесённым до жилища невесть откуда прилетевшим в эту преисподнюю ветром.

«Запах…»

Кузьма потёр лоб, посмотрел на покрывшиеся серым налётом кончики пальцев.

«Пепел… Откуда это всё берётся? Раньше, вроде, и запахов никаких не было…»

На пороге стоял жирной гаревой сажей император и африкански блестел белозубо. Светлые волосы, ещё недавно аккуратно уложенные и зачёсанные к макушке, растрепались и тёмно-пыльными соломенными клочьями свисали теперь со всевозможных сторон и направлений, расхристанным венком украшаю буйную императорскую, изрядно подкопчённую голову.

— Вернулся, величество?

С ироничным вопросом ничего не вышло. Сил не хватило на иронию. Вышло бормотание, обрывающееся в слабый стон.

Кузьма пошёл было к императору, но, потеряв остатки сил по пути (не освежил его сон и не придал энергии), шаге на третьем или четвёртом — потерял равновесие и рухнул на пол.

— Больно! — воскликнул Кузьма, ударившись локтем о половицу.

И тут стало ему страшно. Очень и очень страшно.

Не пугал его раньше огонь. Лесной пожар не пугал нисколько. Не было боли. Ветра не было. И искры не летали в воздухе.

Сам огонь казался не настоящим. Каким-то искусственным, будто нарисованным на картинке и лишь немного ожившим, дабы лишь развлечь заблудившегося и неведомо как оказавшегося в этом огненном мире странника. Развлечь, и не более того.

Не повредить ему, не обжечь, не устрашить. И даже не согреть.

Лишь поиграть немного алым светом, поплясать на чёрных стволах, попрыгать под низким буро-жёлтым небом — и, уморившись, исчезнуть, пропасть, растаять будто морок, отпустив душу без вреда.