Гильермо Дель Торо - Форма воды

Она роняет ту руку, которой показывала буквы, и двигается вперед, ее пурпурные туфли на каблуках бесстрашно нарушают запрет алой линии. Существо шлепает по воду в ожидании, его глаза, в этот момент голубые, смотрят на нее с такого близкого расстояния, что она ощущает себя раздетой.

Она протягивает яйцо над бортиком, в опасную зону, и больше не вспоминает, что произошло со Стрикландом. Существо поднимается, все признаки осторожности исчезают, жабры шелестят, грудь раздувается, вода скользит с чешуек, похожих на драгоценные камни.

Он – то, на что аудиозаписи из джунглей только намекали: чистое бытие.

Она с печалью смотрит на тяжелую металлическую штуковину, охватившую его шею и грудь, и только потом замечает второе искажение гармонии – на его левом боку. Четыре металлических стяжки схватывают глубокую рану, проходящую по ребрам. Капельки крови расплываются в воде как утонувшие гвоздики.

И пока она таращится на уродливый надрез, существо атакует со змеиной скоростью.

Яйцо сметено, Элиза ощущает только дуновение ветерка от его пальцев и холод чешуек. Он погружается, отплывает под водой к центру бассейна, она закрывает пустую ладонь.

Та подрагивает.

Существо появляется на поверхности в том месте, где всплыло наполовину очищенное яйцо. Подцепляет его когтем, точно изумляясь: как человек сумел так ловко отклеить шелуху? В конце концов он атакует яйцо зубами, куски скорлупы блестят в тусклом свете, как осколки зеркала.

Элиза ничего не может поделать, молчаливый смех рвется у нее из легких.

Если тут и есть жевание, то оно мгновенное, и затем существо поворачивается к ней, в глазах-монетках крутится признательность, которую она в состоянии распознать. Никогда никто на нее так не смотрел, и от этого голова ее кружится, пусть даже пурпурные туфли на каблуках словно приколочены к полу.

Ворчание джунглей обрывается, оглушающая тишина проносится по лаборатории как взрывная волна, и существо ныряет, исчезает, не оставив даже ряби.

Элиза вздрагивает; мелькает мысль, что ее застукали, но затем мягкий повторяющийся шлепок возвещает, что всего лишь закончилась катушка и что магнитофон крутится впустую. Ничего хорошего в этом нет – кто-то должен прийти, отключить устройство или вставить другую запись, поэтому ей нужно убираться из Ф-1, радуясь тому, чего она достигла.

А она счастлива, и так сильно, что ее грудь изнутри к завтрашнему дню будет в синяках от бешено колотящегося сердца.

Яйца ужасны сами по себе. Но омлет еще хуже, к нему требуются вилка и нож. Лэйни должна была подумать об этом; что она за жена, если не позаботилась о подобном?

Стрикланд берет вилку правой рукой; с ножом все не так просто – не с этими пальцами.

Он смотрит на нее.

Лэйни вовсе не думает о муже, никакого сомнения, как иначе все это объяснить? Полтора года он провел, сражаясь в Амазонии, а чем в это время занималась она? Вытирала капли сока?

Жена должна предвидеть потребности мужа, вести себя так, чтобы в доме все блестело. Но посмотрите на это жилище, недели прошли с момента их прибытия в Балтимор, и все выглядит так, словно они обитают где-нибудь в заброшенном уголке Бразилии: мокрые лифчики и чулки свисают в ванной комнате точно гниющие лианы, жара словно в сезон verão, телевизор шумит как облако насекомых, а Тимми и Тэмми носятся будто детеныши пекари.

И эти гребаные коробки!

Едва он собирается расслабиться, как они вплывают в поле зрения, словно Анды, и он снова оказывается там, ноги погружаются в липкую грязь (толстый ковер), в легкие проникает смрад джунглей (освежитель воздуха), и горло сжимает страх перед охотящимся ягуаром (пылесос).

Мужчина не должен ощущать себя добычей в собственном доме!

Все чаще и чаще Стрикланд задерживается допоздна в «Оккаме», хотя ему нечего там делать. Как может домашний телевизор сравниться с шестнадцатью мониторами? «Тебя никогда нет дома», – канючит Лэйни, и от этого он не испытывает добрых чувств.

Она находит в переезде и связанном с ним беспорядке источник воодушевления, и он начинает ненавидеть ее за это, ведь он не может разделить ее чувства, по крайней мере до того дня, как с Образцом будет покончено, и его собственная задница выскользнет из рук Хойта. Может быть, если бы она хотя бы прибралась как следует, его сердце перестало бы биться так тяжело и часто, и он смог бы выносить пребывание дома.

Семейный завтрак – то, ради чего он встал после четырех часов сна.